Перу, 1792 год
Демон Абдшу явился к маркизу словно во сне. Они беседовали целую вечность, и вдруг Кунтур черной птицей сел на саркофаг, выбил отверстие в идоле и сорвал перевязь с глаз юноши. Неизвестно, сколько он пробыл там, в скальном ущелье, но к моменту, когда он встретил первую населенную деревню, его лицо покрывала растрепанная борода, а на глаза спадали густые спутанные волосы.
Люди той деревушки, знающие о мертвом городе в горах над их равниной, бросились в стороны при виде возникшего в деревьях незнакомца в рваной одежде. Более двухсот лет назад инки вырезали все население города-призрака. Ныне там жили только шаманы и демоны!
«Чунте!» – пронеслось над деревней. Старики замерли, дети спрятались, женщины замолкли. Вождь племени встал навстречу. Маркиз вступил в центр селения. В деревушке воцарилось молчание, благодаря которому де Конн услышал легкие стоны. Ребенок? Вождь указал на одно из жилищ, дощатую крышу на столбах. Что-то случилось, кто-то умирал или был смертельно болен. Местный лекарь, бубнивший заклинания над телом лежащего мальчика, в ужасе отскочил от подошедшего гостя. Никто не приближался к де Конну, его сторонились, но в то же время в нем нуждались. Семенящий за маркизом вождь протянул руку к телу мальчика.
– Его укусила змея, – сказал он, – силы оставили его в прошлую луну, но он не умирает. Духи мертвых готовили его к твоему приходу.
Последние слова могли бы удивить гостя, если бы он не помнил обещание шамана о спутнике, дарованном ему проводнике в тайный мир. Индейцы покорно ждали.
– Я вылечу его, но при одном условии, – произнес маркиз голосом столь гулким, что птицы шумными стайками сорвались с веток деревьев и унеслись, – вы отдадите его мне в вечное услужение.
Вождь взглянул на женщину, сидевшую поодаль от больного мальчика. Мать? Та глянула на незнакомца и согласно вздохнула.
– На вечность, – вождь качнул головой, – раз человек с облаков так желает.
Маркиз устремил взгляд на вершину горы предков. Она мерцала, как изумруд в полотне пепельно-синего неба.
– Отойдите, – сказал он, – и не бойтесь ничего, что придет из джунглей.
В деревне воцарилось безмолвие. Лишь стоны мальчика прерывали напряженную тишину. Вдруг ветер ударил по вершинам деревьев. Птицы уже разлетелись, и одинокий шорох листьев казался зловеще шипящим. Де Конн протянул над измученным телом ребенка руку. Его лицо покрылось сетью тонких вен. Гул, подобно воздуху из пещеры, вырвался из его груди. Он звал кого-то или что-то, а там, в темноте взволнованного леса, в глубине клокочущей тьмы, просыпались звуки, рычание и стоны странных существ.
Но вдруг в тени лиан и раскидистых орхидей раздалось урчание. То было не приятно-домашнее, а зловеще-голодное урчание огромной кошки, которую местные охотники называли Духом леса. Пума! Люди прижались к земле. Де Конн воззрился на пришельца из джунглей. Он ждал зверя. Дикая кошка замерла на мгновение, блеснула янтарно-желтыми глазами. Еще секунда, и яростный рывок взвил ее над алтарем. Пыталась она напасть на де Конна или ворваться в его темный мир? Люди вскрикнули, но, ко всеобщему удивлению, тело пумы упало замертво к ногам незнакомца. Бескровное жертвоприношение потрясло жителей деревни. Никто не сдвинулся с места, никто не промолвил и слова. Де Конн рукой позвал вождя.
– Я назову мальчика Шарапа, – сухо произнес он. – «Дикарь». Вы можете пребывать с ним лишь до первого крика тукана. Затем отпустите его… Он сам найдет меня.
Вождь в недоумении уставился на тело ребенка. Тот уже не стонал, бледность кожи начала отступать. Мальчик оживал, будто отходил от спокойного сна, потягиваясь и ворочаясь. Мать ребенка бросилась к алтарю, а за ней вся деревня. Он был совершенно здоров и весел. С уходом незнакомца детвора разразилась восторгами, женщины залепетали, мужчины хлопали друг друга по плечам. Только вождь племени был невесел. Он ждал кряканья тукана, его лягушачьей трескотни. И вот через минуту-две первый крик птицы многоголосым эхом пронесся над туманом джунглей.
– Ему пора идти, – безрадостно произнес вождь.
Но люди не желали соглашаться. Незнакомец ушел и вряд ли вернется! Зачем отпускать ребенка в опасный путь? Деревушка наполнилась трезвоном голосов, жаром спора в поиске справедливости. Больше всего за ребенка просила мать, и вождь беспомощно разводил руками. Вдруг крик девочки, сестры ожившего мальчика, положил конец всем уговорам.
– Кори!
Люди глянули на алтарь с мальчиком и в страхе шарахнулись в стороны. На них смотрели желтые глаза зверя.
– Глупцы! Он более не человек! – воскликнул вождь. – В нем обитают духи мертвецов!
Дом старосты деревни Лупки можно было назвать зажиточным. При нем были мельница, сарай, хлев, гумно и амбары. Последние хранили запасы всей деревни на случай голода. Просторное крыльцо под крышей, нарядная резьба, двор с широкими воротами под навесом, крашеные причелины и наличники. Сам дом – не клеть какая-нибудь. Просторная горница с огромной печью, пара сеней, хозяйственная и кухня. Печь топилась добротно, без дыма. Терпкий запах от щей и конопли. Гости остановились в горнице. За печью на голбце тихо устроилась детвора. Молодежь выгнали в теплые сени. Хозяева хотели было устроиться на полатях, а кровать за деревянной перегородкой предложили маркизу, но тот попросил освободить ему лавку у стены напротив печи, и все. Шарапа ушел в холодные сени. Его пристанищем стал обычный деревянный стул. Брехтов устроился на печи. Маркиз растянулся на лавке, застеленной войлочным покрывалом. Не спалось. Он лежал на животе, уставившись на тускло горящую сальную плошку. – Вас что-то беспок
Перу, январь, 1799 год Де Конн остановился в доме шамана. Он стоял на том же месте, на котором пять недель назад лежал мальчик в тот момент, когда Сергей Подольский ворвался в молебную и насильно вынес ребенка из дома. – Кем был твой гость? – спросил он шамана. – Моряк, офицер, – шаман уселся на лавку у стены и уныло воззрился на алтарь. – С ним был мичман по имени Каморкин. Он был у меня ранее, и я принял его друга по доверию. Помнишь, мой демон сновидений Таликоан явился к тебе, когда ты был в Европе, и попросил навестить старуху в Петербурге – ту, что дом заложила? – Помню, – кивнул маркиз, – я воспользовался своим демоном Абдшу, чтобы явиться к ней… Ох, и напугал же я ее! – То была жена Каморкина. Сергей этот просил о своем отце, и я отправился в поиск. – Что произошло? – Таликоан перенес моего медиума в место, где жил отец Сергея, и мальчик увидел двух человек со шпагами… Они убили старика. – Отца тв
Избушка у заросшей просеки вниз от деревни Лупки, у старых сенных сараев, куда складывалось весной на просушку сено, была бы совсем незаметной, если бы не необходимость хозяина заготавливать на зиму дрова не только себе, но и одиноким солдаткам из соседних деревень. Рыжий, всклокоченный, с огромными руками-клешнями мужик шумел второй день. Утро. Работы полно. Под грустный напев из-под колуна вылетали ровненькие чурки. Работа требовала обдумывания: где подрубить сучки, какой выбрать торец, стоит ли докалывать малым топором… Вдруг раздался стук копыт. Четыре резвые лошадки. Повозка на мягких подвесках. Барин какой с утра спозаранку? Совсем близко. Мужик вышел из сарая, всмотрелся в конец просеки. Вот и сама повозка, вроде открытый фаэтон. Дождался, когда колеса поравнялись с сараем. На усыпанные щепой и опилками глинобитные плиты дворика легко спрыгнул единственный пассажир экипажа. Их взоры встретились. – Нас так и не представили, – холодно произнес маркиз де
Со ступенек экипажа в жижу оттаявшего к полудню снега бухнулись обтянутые замшевыми крагами ботинки маркиза, кавалерийские сапоги Шарапы и бархатные туфли Брехтова. Последний, почувствовав потоки холодной грязи, хлынувшие под длинные форменные брюки, досадливо оттянул накрахмаленный шейный платок. – И что мы собираемся делать в этой глуши, если не выкопать мне могилу? – спросил он. Де Конн подмигнул. – Могилу, да не вам, сударь! Михайло, попытайтесь не высовываться на дорогу, чтобы никто о нашем присутствии здесь ни духу, ни слуху. Они остановились на опушке леса, плотного и недружелюбного. По описанию Емельяна, справа должен был располагаться острог. Если бы не темная слава этих мест, то дорога в пансион через него была бы удобнее – короче нынешней. – День ныне недолог, скоро стемнеет, – сказал маркиз, подвешивая на себя широкую саблю и дюжину даг, – а я люблю незамедлительно наносить ответный визит тем, кто смеет напасть на меня или моих люд
Август, 1799 год – Где он? – маркиз натянул удила, увидев приближающуюся фигуру Шарапы. Дорогу застилал туман, но его серые клубы раздвигались перед тенью гиганта, как лед под давлением двухсотпушечного линкора. – Я прозевал его, хозяин, – донесся до слуха маркиза громовой голос, – вам придется пустить по следу собак. Де Конн приподнялся в седле, прислушался. Мартын Подольский только что был прямо перед ними. Они следовали за ним на расстоянии ста шагов, пока тот не свернул к Безымянному озеру. Там ходил понтон. Им хватило пары минут, чтобы достигнуть края дороги, граничившей с верстовыми столбами княжеского имения. Выехали на берег и… Он был пуст, как и понтон со спящим у пристани перевозчиком. Маркиз осмотрелся. Тонкий слух его улавливал множество звуков бескрайнего леса: скрип колес нескольких телег, топот и храп идущей с малышом лосихи, лисицы фырчат над мертвой тушей гуся, сотни гомонящих птиц, дети и бабы галдят на другом
– Мы станем владыками этого маленького ничтожного мирка! – взревел голос Мастера церемоний. – Настанет наш день, мы выйдем и попрем ногами всех, кто противостоит нам! Пейте кровь наших недругов, и пусть содрогнутся живые! Подземелье наполнилось согласными выкриками. Несколько десятков «владык» подняли черепа, насаженные на короткие мечи. Вязкая красная жидкость потекла из их усеченных куполов в глотки пирующих. Этой ночью с пятницы на субботу поклонники темных сил собрались править священный ритуал. – Да разрастется наш круг в размер легиона! – скандировал Мастер. – Мы станем могущественны, и власть наша будет вечна! Снова одобрительные восклицания слушателей. «Бокалы» осушены, и виночерпий, приземистый человечек, переодетый в козла, бросился наполнять их снова. – Ешьте плоть нашего покровителя! – Мастер воздел руки к низкому потолку подземелья. – Великого Оркуса! Вся братия бросилась к столам с яствами и напитками. Сам Мастер выделялс
Перед наступлением зари из утихшего Дома вынырнул Алекс Викель. За длинную тонкую шею его прозвали Цаплей, но, видно, и сами способности Алекса во многом подчеркивали острые черты молодого человека. Если нужно было что-нибудь стащить, подложить или подслушать, он был самым доверенным исполнителем таких нелегких задач! Покинув Дом, он во весь опор бросился через двор на кухню, прихватив с собой тяжелый кожаный кулечек. Что за дрянь покоилась в нем, знал только Яков Оркхеим. Алексу велено было пробраться ночью на кухню, в ту ее часть, где готовился ранний завтрак господину бурмистру, и подсыпать содержимое в супчик. На кухню прошмыгнуть – дело легкое, надо просто как можно скорее добежать до угла прачечной, а там между мастерскими, сараями и жилыми корпусами спокойно пройти в самое последнее здание с низкой трубой. Это было здание пекарни, винокурни и собственно кухни. Там всегда было шумно и многолюдно, все кипело, бегало, прикрикивало и ругалось. Кухарки его знали. В
Около пяти утра под редким снегопадом и пронизывающим ветром запоздавший экипаж маркиза ударился о выступ перед воротами пансиона Камышева, тряхнул задремавших пассажиров и, минуя времянку, тихо покатился к дверям Дома. – Вы видели сторожа? – раздался голос де Конна. – Его времянка пуста, и ворота настежь открыты, – откликнулся Брехтов, – а разве не должен он быть там до восьми? Маркиз привстал, глянул по сторонам. – Не вижу дыма из труб. В это время должны топить. – Что-то произошло, – понимая волнение спутника, произнес Брехтов, – слишком тихо для утра… И действительно, вокруг усадьбы было темно и безмятежно, но отнюдь не от спокойствия сна. Нечто витало вокруг него, нечто угрожающее и затаенное. – Шарапа, быстрее! – не выдержал маркиз. Минуту спустя де Конн и Брехтов ворвались в вестибюль Дома. Дверь оказалась не заперта, это настораживало. Темнота окутывала холодное нутро замка. Тишина пугала. Дом будто вымер. Их ни