Демон. Две точки на карте

Две точки на карте – деревня Суровищи и посёлок Литаево Дистамирской области. Литаево ближе, а Суровищи аж на границе с национальным имперским заповедником. Но уж лучше провести время в дороге и переночевать в пустом доме, чем оставаться здесь. В своей квартире, где он чувствует себя хозяином, где в голову лезут мысли о девушке, которая красива, молода и совсем не для него.

Шины шуршали, соприкасаясь с плохоньким асфальтом, колеса метр за метром, яму за ямой отмеряли отрезки пути. Раньше Дмитрия всегда раздражали разговорчивые попутчики, не дающие насладиться дорогой, отвлекающие от раздумий и заставляющие вежливо отвечать на бестолковые вопросы. Но сейчас очень хотелось услышать голос Алленарии, узнать, о чем она думает. Маленькая вертикальная складочка на лбу девушки говорила о серьёзности бродящих в голове мыслей.

– О чем задумалась? – напрямую спросил псионник.

– О той записи. – Лена повернулась и продолжила. – Может, мы зря ищем виновного?

– Зря?

– Это не злой умысел, а случайность, стечение обстоятельств. – Он собрался возразить, но девушка подняла руку, сиди она ближе, эти пальчики могли бы… Демон покрепче сжал руль и перевёл взгляд на дорогу.

– Заполняя договор, отец пропускает пару пунктов. Сейчас неважно, почему. В администрации Ворошков рано или поздно замечают пробелы. Может, они не стали беспокоить отца, у них есть документы, ну, там, свидетельство о смерти, в нем указано имя. – Девушка закусила губу.

Такое объяснение как раз и ставит под сомнение так называемую родительскую любовь.

– Нет.

– Что нет?

– У них нет свидетельства о смерти. Его вообще нет, – пояснил Дмитрий. – И имя они не с потолка взяли, только не на нашей земле.

Кто-то живой дал мёртвой девочке смертельное имя. Притом что в справке о смерти чёрным по белому в нарушение всех норм было выведено «младенец, женский пол». Именно эта справка числилась в реестре документов. Ещё предстоит выяснить, почему работники Ворошков разрешили такое захоронение.

– Или, – быстро проговорила Лена, – там указан наш телефон. Работник набирает номер и спрашивает: «Как зовут вашу дочь?» Трубку вполне могла взять мама, она могла ответить, не раздумывая, не выясняя, из какой конторы звонят, и в чем, собственно, дело. Сотрудник записал и успокоился, никто ведь не знал, что речь идёт о разных детях.

Дмитрий не стал отвечать. Лене простительна вера в сказки. Ему нет. Каким бы ни был халатным работник, он не внёс бы в реестр имя без официального документа. «Алленария Артахова» – так записано в договоре. Так было выбито на могильном камне. Надо узнать, кто и когда вписал это имя в нужную графу.

Он понимал, почему Лена цепляется за любой, нелепый, но такой оправдывающий её родителей вариант со случайными ошибками, оговорками. Если допустить мысль о череде глупых канцелярских ошибок, то тут же создаётся впечатление о довольно грамотной их организации. Если Артаховы действительно хотели скрыть смерть девочки, то провернуть такое для Нирры – пара пустяков, но жизнь внучки она бы под угрозу не поставила. Сейчас стоило найти врача, который поставил подпись на медзаключении.

Дождя не предвиделось, лёгкие белые облака укрывали сдержанное осеннее солнце, чередуя свет и тень. Дорога уводила всё дальше на запад, и круглый, насыщенно оранжевый диск всё время висел перед глазами. Ёлки с отяжелевшими от длинных иголок и шишек ветвями подступали вплотную, пряча столбики с отметками, ржавые остатки полосатых ограждений и даже дорожные знаки.

Узкая трасса прорезала густой ельник. Вездесущие корни деревьев крошили старенький асфальт. Края дороги были взломаны молодыми побегами, искривляя затёртую разметку.

Суровищи – вымирающая деревушка, далековато для дачи. Ничего удивительного, что люди захотели избавиться от старенького пятистенка в глуши и перебраться в цивилизованное Литаево.

Почувствовав, что машина сбавила ход, Лена, которая уже успела задремать, пошевелилась.

– Приехали, – шёпотом сказал Станин.

Полтора десятка домов, две улочки, пересекающиеся под прямым углом и заканчивающиеся спицами журавлиных колодцев. Постройки давно потеряли свой изначальный цвет, тяжеловесные бревенчатые срубы, почти чёрные, рассохшиеся, словно природа сама сложила памятники своим умершим сыновьям – деревьям. Наглухо заколоченные ставни, сады с пожелтевшими лопухами и бурьяном. Попадались, конечно, и исключения – заборы, в которых кто-то менял сломанные доски, почтовые ящики с номерами возле запертых калиток, занавески, проглядывающие сквозь мутные стекла.

Второй от перекрёстка дом с тёмной, почти неразличимой цифрой «десять» на перекошенном фасаде. Забор давно развалился. Всё заросло травой и диким виноградом. Ветерок шевелил пожухшие плетни, тихонько шурша склонёнными к земле лентами осочника. Строение осело на один бок, грязные обрывки рубероида покрывали двускатную крышу, на дощатой двери красовался большой ржавый замок.

Дмитрий открыл багажник, достал лом и сунул фонарь в задний карман джинсов.

Грустно. И глупо. Зачем бросать недвижимость на произвол судьбы, даже если она тебе больше не нужна? Действие, не имеющее логического объяснения. Раньше за несгибаемой каргой такого не наблюдалось.

Станин дёрнул дверь, но та не шелохнулась. Замок, старые петли, перекос косяка, проще выломать доски, чем пытаться открыть.

– На фотографиях здесь всё по-другому, – сказала подошедшая девушка. – Стены светлые, как какао, тёплые. Яблони цветут. Окна открыты, ветер вытащил наружу красные занавески. Мама любит этот цвет. Родители улыбаются, у папы в руках грабли, но держит он их так, словно впервые видит.

Демон криво улыбнулся, вставил инструмент между железной полосой навесного ушка и створкой. Нажал. Шляпки гвоздей, издав протестующий визг, приподнялись на пол сантиметра.

– Не надо. – Сквозь ткань куртки он почувствовал лёгкое прикосновение. – Я знаю, где ключ.

Девушка развернулась и пошла к старой яблоне. К деревянной кормушке для птиц, по-прежнему крепко привинченной к стволу отрезком тёмной проволоки. Квадратная площадка, за годы запустения потерявшая крышу, радовала пернатых торчащими столбиками и залежами прелой листвы на дне. Лена встала на цыпочки и сунула руку за заднюю стенку, соприкасающуюся с коричневой корой, чтобы через секунду вытащить зажатый между пальцами большой ключ.

– У нас в Литаево тоже есть кормушка, – пояснила она, передавая псионнику холодную, побуревшую от времени железку, – и запасная связка хранится так же. Это папа придумал.

Замок долго не поддавался. Дмитрий хотел даже вернуться к варианту с взломом, когда пружина натужно щёлкнула и освободившаяся дужка пошла вверх. Дверь приоткрылась и намертво застряла, отойдя от косяка на полметра.

Тёмный предбанник. Ржавые крюки для верней одежды. Короткий, но широкий коридор. Первая дверь вела на кухню – террасу. Станин щёлкнул настенным выключателем. Ничего. Чёрный патрон без лампочки равнодушно свисал с потолка на сером шнуре.

Демон успел дойти до двери, ведущей в жилую часть, когда половица, громко хрупнув, раскололась. Нога по колено ушла в дыру, выроненный от неожиданности фонарь, звякнув разбитым стеклом, откатился в сторону. Лена вскрикнула. Он выругался. Дом ухнул. Застонал, отозвался скрипом каждой деревяшки, взметнул застарелую пыль и выдохнул на чужаков облако затхлого воздуха.

– Ты как? – голос Алленарии дрогнул от испуга.

Псионник вытащил ногу и заглянул в дыру. Под домом есть подпол, он легко отделался, всего лишь рваными штанами.

– Нормально. Оставайся на месте.

Где одна гнилая доска, там и вторая.

– Подожди снаружи. – Она замотала головой, и он пояснил: – Без оглядки на тебя я справлюсь быстрее.

На этот раз она послушалась, правда, не до конца. Сделала шаг назад и села на пороге, всем своим видом показывая, что дальше не пойдёт.

Лампочка в фонаре уцелела, и неровный свет перескакивал со стены на стену, с затёртых обоев на половицы. Дом был небольшой: кухня и две комнаты. В этот раз псионник шёл осторожнее, предварительно проверяя крепость досок. Иногда его окликала Лена. Смешно. Если б он куда-нибудь провалился, она бы точно услышала.

Какие бы тайны здесь ни прятали, сейчас от них не осталось и следа. Всё, что смогли, вывезли. Несколько стульев, стол с облупившейся столешницей, разобранная железная кровать, комод с незакрывающимися дверцами и кучей пыльного тряпья в глубине. На чердак Демон не полез.

Разочарование накатывало с каждым пройденным шагом, с каждой высвеченной деталью. Почему он уцепился за эту дачу? Что хотел здесь найти? Старые документы? Трупы, прикопанные в подвале?

Лена сидела в той же позе, только развернулась лицом к улице.

– Почему вы отсюда уехали? – спросил Станин.

Она подняла голову. Картина, наполовину реальная, наполовину дорисованная воображением, заставила его выдохнуть. Сидящая у его ног девушка, в больших глазах - надежда и вера. В него. Сильная, внушающая ответственность и заставляющая гордиться собой. Похоже, он пропал. И сам ещё не разобрался, рад этому или нет.

– Не знаю. Далеко ездить, колодцы часто пересыхают. По крайней мере, папа всегда был рад, что не надо больше тащиться в такую глушь.

– Почему не продали?

На этот раз она замолчала надолго, вспоминая или подыскивая правильный ответ.

– Может, не нашли покупателя?

– Может, – согласился он.

– Эй, хозяева! Есть кто живой? – закричали с улицы.

Демон придержал за плечо вскочившую девушку и вышел первым.