ГЛАВА ПЕРВАЯ. НОВЫЙ ХОЗЯИН

Георг

Упырь, упыри… Они называют нас упырями. Хотя мои соплеменники предпочитают более возвышенные названия, типа: «Элита мира, слуги архонта», меня меньше всего волнует презрение, изначально заложенное в названии кровососущих существ. Возможно от того, что я не особенно часто думаю на эту тему или давно не причисляю себя к кому-либо вообще. Я отложил сводки и откинулся в кресле. Но отдохнуть мне не дали.

В комнату заглянул мой помощник:

— Эй, пора! Пошли к выходу. Они приехали… стоят у ворот.

Давно ждал доставку с заказом. Я кивнул и вышел следом, минуя бетонные переходы, вышел к приемной. К этому моменту Корбан уже окружил площадку для грузовиков охраной.

Я подошел к указанному отсеку и оглядел двух прибывших с караваном девушек. Жалкое зрелище: скверный запах, торчащие кости, старые тряпки, голодные взгляды… Итак, пробный шар закупок в правительственном питомнике оказался неудачным.

Видимо первый заказ станет и последним.

Я еще раз критически осмотрел поставку. Всех отправить обратно не получится, перевозчики мне заказы больше возить перестанут. Придется забрать хоть парочку.

Еще раз вгляделся в лица. У рабынь пустота в глазах. Нет, мне умственно отсталые здесь не нужны, черт с ней, с доставкой…

Внутри отсека кто-то вздохнул, я подошел к грузовику и заглянул внутрь. Внутри осталась одна девушка, словно приказа выходить и не было.

Она повернулась в мою сторону. Заметила.

Сильно истощена, из-за выступающих скул взгляд напряженный, но страха в нем нет. Темный волос окорнан кое-как и задиристо торчит по всей макушке так, что голова похожа на перевернутый репей. Под убогим балахоном тела не видно, кисти рук плотно обтянуты кожей… Мелковата ростом, конечно, но это временно, подкормить — и подрастет.

Я покачал головой. Кроме этой крохотной девчонки подходящего товара в доставке не нашлось. Дал знак слуге, выбранную девушку ссадили из грузовика на землю, ненужных загнали обратно в грузовой отсек. Новенькая, дрожа как лист на ветру, с ужасом оглядела высокий бетонный забор, обнесенный колючей проволокой и обвешанный пушками, и совсем приуныла.

С досадой посчитывая в уме потерянную прибыль, — даже двух новеньких взять не получилось, — я прошел в приемную на входе за воротами и пригласил за собой главного конвоира — надо заплатить за товар и подписать бумаги на отказ от остального товара.

Краем глаза наблюдая за проверкой только что купленного человека, бегло просмотрел документы. Когда осталось вынуть золото, чтобы рассчитаться за доставку и выплатить неустойку, обнаружил, что стою и смотрю в изумлении на новое приобретение.

Ей как любому рабу приказали открыть пластиковый контейнер с пожитками. Девушка покорно открыла крышку и выложила на стол — книги! Три книги в побитых временем и бумажным жучком обложках, на которых от ветхости и названий не было видно.

Читающий скот, это что-то странное. Зачем понадобилось кому-то в питомнике учить ее грамоте? Возможно, это будущий специалист из тех, что готовят для архонта? Тогда, что она делала среди низшего сорта, тех, кого продают на развод?

Под впечатлением от столь неожиданной картины, я повернулся к ней и спросил:

— Имя?

— Двадцать первая…

— Что еще у тебя с собой?

Она послушно продемонстрировала запасную рубашку и железную расческу.

— И все?

Она кивнула, аккуратно сложила все обратно и замерла. Угу, «сама покорность и ожидание хозяйских приказов». Знаем мы вас! Я мысленно хмыкнул, и вернулся к делам.

С формальностями было покончено. Конвойный получил золото, вручил мне документы на покупку и отбыл вместе с караваном.

Двадцать первую провели по бетонным переходам на территорию фермы. Едва они с охранником вышли из переходов на улицу, она распахнула глаза, удивленно всматриваясь в пейзажи, и вдруг остановилась…

Кнут кое-как протолкнул ее в дверь и вернулся на пост, а новенькая осталась стоять словно завороженная у высокой калитки, ведущей на ферму.

Я огляделся, пытаясь увидеть все ее глазами, но ничего особенного не обнаружил: парк с беседками, дорожки посыпанные песком, клумбы с разноцветными осенними цветами, позади убранные поля, и лес — привычная картина жизни на природе.

Милана, которая давно должна была стоять здесь, но только появилась, запыхавшись, поклонилась, ожидая моего приказа.

Я кивнул в сторону новенькой:

— Накорми, одень, покажи ей все… Особенно проследи за обувью, — на девушке были носки, грубо слепленные из пластика и тряпки.

— Куда ее определить? — Поинтересовалась старушка, одним взглядом определив фронт работ. — Казимиру в доме девка нужна. Всех разобрали. Невесту выбрать не из кого.

Я спокойно выслушал намек Миланы насчет семьи младшего сына, но решил иначе:

— Нет, она для помощи по дому. Откормим, посмотрим, как себя ведет, может, тогда и к Казимиру отправим.

Милана критически осмотрела покупку и согласно добавила:

— Ну да, ну да…

Мне надо понять, что может дать мне новенькая, прежде чем отправлять ее на работу. Я кивнул Милане:

— Иди!

Старушка безропотно кивнула и поспешила выполнять приказ. Торопливо махнула двадцать первой следовать за ней, понеслась к трапезному дому, который оборудовала под себя.

Провожая довольным взглядом удаляющуюся фигурку Миланы, еще раз похвалил себя за сообразительность. На других фермах, чтобы не тратить корма, отживший материал досуха скачивали и отправляли на удобрение. Сейчас все больше ценилось человеческая кровь, соответственно, корма, лекарства и одежда, для успешного разведения людей, стоили с каждым годом все дороже.

Наблюдая за разнообразными и зачастую бессмысленными попытками фермеров оздоровить рабов, в большинстве своем граничившими между глупостью и издевательством, решил сделать все по-своему.

Мои люди работали в поле как в древние времена, и платили мне оброк, но не золотом, а кровью. Так что ничего нового мне создавать не понадобилось. Они самостоятельно добывали себе пропитание, сняв с моих плеч финансовое бремя кормежки трех сотен рабов. И старики, типа Миланы, жили за свой счет, никого не обременяя.

Также выяснилось, что старики еще и отличные воспитатели. Оказывается, они прекрасно помогали усмирять глупый молодняк, у которого играла кровь. В других хозяйствах постоянно сталкивались с бунтами, у меня же такого лет двадцать не было. Так что перспектива полноценного развития сотни человек приплода не стоила жалких литров крови старика или старушки.

Я вернулся в дом, чтобы дописать расчеты, над которыми работал весь день, пока меня не позвали на осмотр товара. Сел за стол, осталось подвести итоги в подсчетах… Но работа застопорилась.

Конечно, и у меня не все шло гладко. Были неприятности в виде неурожайных годов, но тут уж куда деваться, тогда я закупал всю провизию сам. Зато в урожайные, продукты, что производили мои люди, я скупал у них по дешевке и выгодно продавал на соседние фермы, получая немалую прибыль. Кроме людей на моей ферме имелось несколько сотен голов крупного рогатого скота и около пятидесяти лошадей.

Никто из знакомых не знал, а узнав, не поверил, но скот на ферме полностью принадлежал моим людям. Да, это для всех звучало глупо и абсурдно, однако, мне от коров нужна была только кровь. Рабы не только б*******о ухаживали за скотиной, отдавали мне ее кровь, но еще и заготавливали для себя ее мясо. Сами обрабатывали кожу, из которой шили одежду и обувь, которые я за бесценок скупал у них или менял на ткани, украшения и все, что они считали необходимым, но сами сделать и достать не могли.

С производством в мире с каждым годом становилось все хуже. Все, что мы могли купить, лежало на старых складах, оставшихся еще со времен до развала, но чем меньше там оставалось товаров, тем дороже все стоило. Так что мои, довольно большие партии товара для людей, в момент, когда крупное производство на планете более ста лет как остановлено — хороший источник дохода.

Но все это мелочи по сравнению с главным товаром — кровью, которую мне сдавали все, кроме детей, стариков и самок, ждущих приплод. За рабами следила специалист из людей, в свое время стоившая мне при выкупе круглую сумму золотом.

Она и определяла, кто, когда и сколько может сдать, чтобы это не нанесло вреда здоровью. Я на нее сильно не давил. Кровь дорожала с каждым часом, и, несмотря на все меры безопасности, людей становилось все меньше, а упырей все больше, и запросы к количеству провианта поминутно росли.

Крови не хватало повсеместно, так что моей самой большой головной болью была охрана насельников фермы от разграбления голодными ордами упырей, бродящих в окрестных лесах. Я не экономил на оружии, средствах слежения, и личной армии, жительствующей в бетонных переходах на входе в ферму.

Я подвел итог, убрал счет в сейф и поднялся, всматриваясь в окно. Почти стемнело, надо идти скорее.

Довольный тем, как идут дела, я вышел из дома и вновь наткнулся на Двадцать первую. Милана выдала ей теплый платок, носки, кожаные тапочки, и вывела во двор. Нелепый вид девушки прекрасно сочетался с таким же странным поведением. Новенькая вновь застопорилась у входа, в восторге оглядывая мои владения.

— Пойдем скорее, завтра погуляешь… — буркнула недовольная задержкой Милана.

— Погуляю?! — удивлению Двадцать первой не было предела. Она заметила меня и, обращаясь лично, недоверчиво переспросила:

— А тут можно гулять?

Я проигнорировал ее вопрос и, минуя женщин, уже собрался идти к скорнякам решать, стоило ли продавать готовые кожи или нет, так как наши цеха загружены до предела, а излишки шкур лежат на складе без дела.

Милана, сурово взяла новенькую за руку и, уводя, торопливо пояснила:

— Гулять-то? Можно, конечно. Дела свои сделаешь и иди, гуляй. Здесь везде можно ходить…

— И за ограду? — уже с явным сарказмом в мою сторону, вопросила двадцать первая. Угу, вот и коготки, они все такие, дай только освоиться, надолго покорности не хватает.

Милана отпустила руку новенькой, и поклонилась, обращаясь ко мне:

— Покажи ей, почему нельзя за ограду… — голос Миланы звучал недовольно почему-то именно по отношению ко мне.

Я остановился.

Милана выросла на моих глазах — одна из первых детей, родившихся на ферме. Сызмальства она знала мое к ней снисходительное отношение, чем всегда крупно злоупотребляла, и ни грамма этого не стеснялась. Вот и сейчас она смотрела на меня с вызовом. Бросай все дела и исполняй ее просьбу.

Игнорируя насмешливую нахалку, я приказал новенькой:

— Пошли. — И, разворачиваясь, кивнул в сторону дома.

Милана подтолкнула странную девушку так не вовремя замершую на месте ко мне, и приказала:

— Когда хозяин отпустит, придешь ко мне…

— Хозяин?! Это хозяин? — Ужасу новенькой не было предела. Опять мои глаза ввели в заблуждение. Я раздраженно посмотрел на Милану, измерил новенькую недовольным взглядом, и молча пошел в дом.

Девушка явно оробела, склонила голову и, наконец, поспешила за мной.

Я шел быстро, желая поскорее покончить с приставучим приобретением. Но перевесить это бремя сейчас не на кого, как и отказать в разъяснении. Лучше затратить три минуты времени на пояснение, чем потерять вложенное в нее золото, если она по глупости выскользнет за ограду.

Мы поднялись на чердак. Там был балкончик, который, нависая, почти вплотную приближался к бетонной стене, защищавшей ферму от нападения голодающих упырей.

— Смотри… — Я приложил палец к детектору, который взял пробу моей крови, после чего дверь открылась. Вышли на балкончик: заброшенный, пыльный, с залетевшими на него листьями.

— Теперь жди. Можешь считать до десяти.

Девушка посмотрела на меня в замешательстве и вновь вернулась к разглядыванию достопримечательностей, явно не понимая, о чем я говорю.

С балкона была видна опушка леса, дорога, и частично приемная на входе в бетонные подземелья.

Девушка считать постеснялась, а может и не знала счета, так что начал я.

— Раз… два… три… — Из леса показалась кучка упырей. Их глаза жадно смотрели на девушку.

Постоянный голод настолько обострил их рецепторы, что они издалека учуяли, что она человек. Миг и они поняли, что на входе нет охраны.

— Четыре… пять… — Двое из них, самые голодные, отделись от группы и, набирая скорость, кинулись к дому.

Я покачал головой. И на что рассчитывают?

— Шесть… семь… — Остальные припустили за ними, надеясь, что им тоже хоть что-то перепадет.

Первые, добежав до забора, с необыкновенной легкостью начали карабкаться вверх. Электронные пушки, утыканные вокруг периметра, угрожающе повернулись в их сторону...

Я невозмутимо считал:

— Восемь… девять…

Первым пушки ударили самого наглого нападавшего, почти забравшегося вверх. Второй, прикрывшись телом собрата, почти достиг края стены. Пушки начали отстрел добежавших, которые упорно пробивались к вожделенной добыче.

— Десять…

Я вынул пистолет и добил самого удачливого, добравшегося почти до балкона.

Вокруг все затихло, от тел нападавших поднимался смердящий дымок. Где-то в лесу застучал дятел...

Я обернулся к онемевшей девушке.

— Рассказывать, что в месяц мы уничтожаем около сотни подобных групп я не стану, надеюсь понятно, почему выходить за ограду нельзя?

Она кивнула, но внезапно спросила:

— Они же братья по крови, вам их не жалко?

В удивлении я поднял брови. Что за дурацкий вопрос. Никогда в жизни не слышал ничего более нелепого!

— У меня есть только один брат — это я сам. Я сам себе и родня, и любовь всей жизни. И с чего такое беспокойство в отношении врагов? Или ты думаешь, что, добравшись до тебя, они преисполнятся благодарности за сочувствие и оторвут мне голову куда нежнее?

— Да, мне они враги, но вам… — Она в удивлении пожала плечами.

Я не счел нужным отвечать на столь феерические высказывания, молча дождался, когда девушка зайдет внутрь комнаты, закрыл балкон и спустился с чердака.

Она шла за мной, нервно кутаясь костлявыми пальчиками в теплый платок. Губы дрожали, похоже, ее бил озноб. Тут до меня дошло, видимо воспитанная среди адекватной охраны, она видела свободное нападение упырей впервые.

На лестнице я остановился. Сам повел ее в комнату для прислуги, открыл дверь и сказал:

— Вот здесь ты будешь жить. Чуть позже тебя осмотрит врач, пока отдыхай. Через час я пришлю Милану, она покажет, где у нас едят.

Двадцать первая быстро кивнула. Голодная, значит. Ругая про себя нерасторопность Миланы, я вышел. Кормежка рабов — первейшая обязанность хозяина, старой ворчунье надо было заняться этим в первую очередь.