Глава 1. Вы верите в порчу?

1811 год, конец октября, пансион Камышева

Незапланированная аудиенция с бурмистром князя Камышева маркизом де Конном не сулила ничего хорошего сельскому врачу Петру Георгиевичу Тилькову, особенно после его недельного отсутствия. Причем вызвали его сразу, как только он вернулся к себе, в свой дом, стоящий на отшибе пансиона для обедневших дворян. Значит, врача поджидали и собирались потребовать объяснений.

– Надеюсь, вам известно, что значит осенний сезон в перенаселенном месте, расположенном посреди леса? – буркнул маркиз, не глядя на посетителя.

Тильков помялся, прищурился. Кабинет де Конна казался мрачным без светильников, но тот, похоже, привык к темноте.

– Знаю-с, ваше сиятельство, – промямлил он.

Маркиз поднял тяжелый взгляд на растерянное лицо врача.

– Тогда разрешите мне вам доложить, милостивый сударь, – начал он, – что в ваше отсутствие я принял роды, вправил два вывихнутых плеча, вылечил пять простуд, два поноса, дюжину сопливых носов и сотню головных болей. Одновременно с этими великими делами я занимался еще и тем, чем мне приписано здесь заниматься, а именно: деревнями и хозяйством пансиона с общим количеством населения в пять тысяч душ, закупкой и заготовкой материалов для починки и строительства, финансами, дорогами, питанием и сотней прочих мелочей, с которыми даже младенец справится!

Сарказм бурмистра лился через край его терпения. Тильков сжался в ожидании приговора.

– Ну, так куда же вы исчезли? – услышал он ровный голос маркиза.

Врач глотнул воздуха. Его выразительное лицо, несмотря на крупные до бесформенности черты, изобразило то искреннее смущение, которое, как это ни странно, смягчало сердце де Конна.

– Я, знаете ли, в Петербурге был, – затараторил он, – друга навещал, вернее сказать, подругу… Но вы не подумайте, что я нечто нескромное имею в виду…

– Более недели? – поднял брови маркиз.

– Да-с, ам, дите ее приболело, тряска, знаете ли, два годка от роду, а такие приступы, будто бесы вселяются…

– Бросьте, доктор! Бесы… Объясните!

Тильков побледнел.

– Ребеночек, девочка, когда кричит, вдруг перестает дышать, синеет и обмякает. И так с минутку… будто мертвенькая… и вдруг сильно сотрясается и при сем ужасном приступе оживает.

Маркиз погладил свой крупный подбородок и попросил гостя присесть. Это говорило о перемене настроения бурмистра в лучшую сторону.

– Как часто происходят подобные приступы? – спросил он потеплевшим голосом. Интерес опытного медика начал преобладать над бумажной суетой управляющего.

Тильков почесал густую щетину на короткой шее.

– Вот это я и пытался выяснить, ваше сиятельство, но у меня было мало времени. В целом, пока я с нею был, я мог наблюдать такие приступы дважды в день, а то и больше… мать просто сама готова умереть от утомления. Я объездил всех провизоров города, начиная с аптекарского квартала, но ничего узнать не смог. Одни говорят о падучей, другие – о патологии сердца…

Тут Тильков остановился. Он знал жесты собеседника, и поднятая рука бурмистра говорила ему о том, что тот услышал достаточно.

– А кем эта «подруга» вам приходится? – спросил де Конн.

– Ах, прямо говоря, никем… знакомая, – Тильков нервно побарабанил пальцами по подлокотнику массивного кресла, но молчание маркиза указывало на необходимость уточнения в ответе. – Когда я учился на медика, то жил в Петербурге один. Я снимал комнату в доме родителей бедняжки. Они помогали мне, как собственному сыну, и я, будучи человеком премного признательным и благодарным, теперь не упускаю из вида их дочь.

– У нее есть имя?

– Ах, простите! – Тильков поерзал в излишне глубоком кресле. Совершенно очевидно, маркиз проникся сочувствием к предмету волнений врача. – Конуева, Евгения Яковлевна. Мда-с, фамилия по мужу у ней, по Стасу Прокопичу Конуеву. Она уж четвертый год как замужем, и ребеночек у ней пока единственный из выживших.

– Из выживших, вы сказали?

– Да-с, до девочки, Поленьки, было у ней двое неудачных, так сказать…

– Ах, вот почему вы так беспокоитесь, Петр Георгиевич, – уразумел маркиз и окинул гостя участливым взглядом.

Наступила тишина. Де Конн что-то обдумывал. Тильков ждал, нервно тряся коленями, постоянно покашливая, перебирая пальцами многочисленные мелочи на своем шатлене^[1]. Маркиз не выдержал напряжения собеседника.

– У вас что-то еще на уме?

Тот ойкнул и опустил глаза.

– Как только вы появились в пансионе, ваше сиятельство, все страхи в нем улетучились и жизнь стала спокойней. Не знаю, как это с вами связано, но все чувствуют от вас некую защиту…

– О чем вы, сударь?

– О сглазе… – брякнул Тильков и вдруг резко спросил. – Вы верите в порчу?

Вместо ответа де Конн фыркнул и широко улыбнулся.

– Объяснитесь, милейший.

– Видите ли, – охотно затараторил врач, – Евгения Яковлевна вышла замуж за вдовца, то бишь есть у Стаса Прокопича два сына, девяти и десяти лет, и дочь девятнадцати. Вот в ней-то и загвоздка у моей Евгении. Девушка эта обручалась трижды. Двое женихов умерли до свадьбы… третий исчез.

– Ах, вот как!

– Да-с, а характер у ней и твердый, знаете ли, и несколько вызывающий, развязный, я бы так сказал… Вот мне кажется, что падчерица сглазила Евгению Яковлевну, дурным знаком, так сказать, окрестила, несчастия свои на нее перевела…

– Вы серьезно?!

– Не верите, значит?

Де Конн не ответил на вопрос, но, вздохнув, тряхнул головой и тихо произнес:

– Ваша преданность тем, кто помогал вам в тяжелые времена, достойна понимания, – он стукнул пальцами по столу. – Давайте сделаем так, уважаемый. Я зайду к Конуевым сам… У меня есть неотложные дела в Петербурге, ну да я найду время на вашу подругу, – Тильков радостно привстал, но маркиз жестом остановил его. – А вы останетесь здесь за домашними и воспитанниками смотреть. Согласны?

– Хм, согласен, ваше сиятельство… только одно замечание-с…

– Слушаю.

– Ежели вы зайдете к ним в качестве моего дорожайшего знакомого, так сказать, равного моему сословию, господин Конуев будет более благожелателен…

Маркиз поправил шелковый платок, глянул на руки с драгоценными перстнями на каждом пальце и понимающие кивнул.

 – Я оденусь попроще и представлюсь простым приезжим врачом под выдуманным именем…

– Изумительно, ваше сиятельство! – Тильков аж хлопнул в ладоши.

– Хм… Где они живут?

– Живут они в конце Аглинской линии^[2], за Флотскими казармами, вход с Галерной, ворота синие^[3]. Скажите, что от меня, и будете удостоены самым теплым приемом, – несмотря на холодное спокойствие бурмистра, лицо Тилькова расплылось в умильной улыбке. – У господина Конуева имеется очень интересное собрание огнестрельного оружия!

Последнее он добавил в усладу бурмистру, поскольку тот был знатоком военного дела. Уж кто-кто, а врач знал, что скрывалось за каменным безразличием маркиза де Конна!

[1] Цепочка с подвешенными к ней наборчиками (несессерами) в маленьких футлярчиках

[2] Совр. Английская набережная

[3] Нумерации домов в современном смысле в Петербурге еще не существовало