Испохабленное уходом Захара настроение не помешало мне уснуть очень быстро. Все же вымотал он меня сексом будь здоров – ощущение было, что он отымел и удовлетворил каждую клеточку в моем теле. Ага, тело довольно, с душой и сердцем попозже разберусь. Запинаю и то, и другое куда-нибудь в далекий уголок, запру на сто замков, и пусть посидят там, вне зоны доступа, пока не вырвусь на свободу. И котоволчаре до них будет не добраться, не ранить, не задеть, и меня доставать своим нудежом не пойми о чем не будут. «Ах, если бы все было по-другому…» По какому, блин? Заткнитесь!
Но спокойно поспать удалось всего ничего. Потом мой сон опять стал похож больше на мучительное наваждение, в котором я нынешняя чудилась себе какой-то сковывающей оболочкой для чего-то еще. Какой-то части меня, целой – поди же разбери эти кошмары. Оболочка тоньше бумаги, но преграда прочнее стали. Не вырваться, н
Испохабленное уходом Захара настроение не помешало мне уснуть очень быстро. Все же вымотал он меня сексом будь здоров – ощущение было, что он отымел и удовлетворил каждую клеточку в моем теле. Ага, тело довольно, с душой и сердцем попозже разберусь. Запинаю и то, и другое куда-нибудь в далекий уголок, запру на сто замков, и пусть посидят там, вне зоны доступа, пока не вырвусь на свободу. И котоволчаре до них будет не добраться, не ранить, не задеть, и меня доставать своим нудежом не пойми о чем не будут. «Ах, если бы все было по-другому…» По какому, блин? Заткнитесь!Но спокойно поспать удалось всего ничего. Потом мой сон опять стал похож больше на мучительное наваждение, в котором я нынешняя чудилась себе какой-то сковывающей оболочкой для чего-то еще. Какой-то части меня, целой – поди же разбери эти кошмары. Оболочка тоньше бумаги, но преграда прочнее стали. Не вырваться, н
Гнаться за Аланой, настаивая на правдивых ответах, смысла я не видел. Черта с два я ее смогу прижать. Не руки же ей выкручивать, а на добровольное признание тут рассчитывать не стоит. Возвращаясь к брату на кухню, я хорошенько принюхался к своим ладоням, которыми прикасался к лицу невесты. Ничего отчетливого, кроме запаха кожи Аланы и ее обычного парфюма, уловить не смог, но непонятное ощущение какого-то мощного родства с ней с сильной примесью вины вновь нахлынули на меня, вот только теперь они уж точно казались неправильными, чужеродными, что ли. Особенно из-за того, что их уверенно перекрывал словно въевшийся в мои одежду и тело аромат Аяны. И еще пикантный моментик: несмотря на то, какой трындец случился только что, у меня стоял, и не думая падать, но, однако, настоящего возбуждения я не чувствовал ни капли. Приплыли. Моей паре надоело ждать нашего окончательного сближения, и хитрая детка решила дать мне пинка в нужном направлении, использовав как
– И кем я буду работать? – изумленно спросила я, но тут Захару позвонили и он сделал мне жест заткнуться, отвечая.– Уваров.Пожав плечами и понимая, что возражать нет смысла, я стала раздеваться. Медово-желтые зенки хищно вспыхнули, посылая физически ощутимые мурашки по обнажающимся участкам кожи, в то время как их обладатель встал от меня на расстоянии вытянутой руки, глядя неотрывно и при этом продолжая разговор как ни в чем ни бывало. И пусть одежды на мне все меньше, но было жарче и жарче. Это что, у меня уже стал вырабатываться какой-то новый условный рефлекс? Захар, плюс я голая равно скоро реальное пекло? Хотя с ним и в одежде…– Вы отдаете себе отчет, что три дня – катастрофично малый срок для серьезной подготовки охраны мероприятия подобного масштаба, да еще и при озвуч
– Кофе. В приемной, – едва слышно я еще раз отчеканил Аяне почти в самое ухо, проводя до двери.Явление матери без всякого предупреждения и учета моей реальной занятости раздражало само по себе, не говоря уже о том, что я мог прекрасно предсказать, что за ним последует. Но когда моя кукляха исчезла из поля зрения, внутри будто началась какая-то странная дерготня прямиком за нервы. Как если бы к раздражению примешалась еще и тревога.– Обязательно все это выпячивать, а тем более передо мной? – едко процедила родительница сквозь зубы. – Разве так сложно хоть в моем присутствии держаться в рамках приличий.– Обязательным я считаю то, чтобы МОИ подчиненные и служащие слушались только МОИХ указаний, а не чьих-либо еще.– Ну да, служащ
Объяснить самой себе не могла, откуда взялась эта практически паника перед необходимостью лезть в здоровенную железную коробку, где тебя запрут с кучей незнакомого народа, а потом она поднимется в воздух и ни черта от тебя не будет зависеть. Сдавать назад поздно, убежать нельзя, спрятаться негде. Нет, я не одичалая настолько, чтобы испытывать чуть ли не примитивно околорелигиозные страхи, просто… блин, я и так в последнее время своей жизнью ни хрена не управляю, и вот это вот все… перебор, что ли. Внутри заворочалось то самое болезненно запертое под слишком тонкой оболочкой, что доставало в снах, и я почти с обреченностью ожидала, что меня опять скрючит в приступе, как тогда в прихожей.Но когда до меня с запозданием около минуты дошло, что никуда мы не полетим, все это гадство отменяется, то еле сдержала порыв не запрыгнуть прямо на спину тащившему меня Захару, не обнимая, а затискивая даже
К ночи красивый крупный снег превратился в противный мелкий дождь, и я отстраненно отметил, что если бы не моя заноза-спутница, сейчас бы уже наверняка вселился в уютный номер в отеле и собирался спать, а не перся по трассе, щурясь от света встречных фар. Но эта констатация не приводила к появлению раздражения даже чуть-чуть. И в этом, пожалуй, отражается вся причудливость моего отношения к этой девчонке. Раздражение, глухое или острое, разной степени интенсивности – вот характер моих эмоций в адрес всех окружающих без исключения в течение… да черт знает, уже достаточно долго. Я не помню, когда это началось и почему. Просто в какой-то момент это стало нормой, основной краской в картине мира и неотъемлемым штрихом в образе любого живого существа вокруг. Меня все раздражало. В подчиненных, в заказчиках, в родне, в мимо проходящих, даже в тех женщинах, которых я снимал для необходимой телу разрядки. Конечно, я научился этого не показывать. З
Сон, из которого меня так внезапно выдернул Захар, сначала вылетел у меня из головы с перепугу. Практически принудительный оргазм развеял страх и от наваждения, и от той дикости, что моему любовнику прекрасно известно о том, что происходит в нем. Но чем дальше, тем настойчивей ощущения из него возвращались, окутывая мое сознание, как туча… ну или плотный туман. Болтая по строгому требованию моего котоволчары, я вроде отвлекалась от них, но скоро даже его окрики не могли заставить меня сосредоточиться на том, что говорю. Начинала про то, как раз едва не утонула после сильной грозы, когда пасла огромное стадо наших гусей-подростков. Полезла спасать этих дурней из вмиг поднявшейся и взбесившейся речки, в итоге все равно была бита – двоих-то потеряла. Про то, как однажды по зиме с пацанами строили пару недель самую настоящую крепость из снежных кирпичей, поливая для надежности каждый ряд водой, а отец с дядькой Федором, Савкиным отчимом, расс
Сон, из которого меня так внезапно выдернул Захар, сначала вылетел у меня из головы с перепугу. Практически принудительный оргазм развеял страх и от наваждения, и от той дикости, что моему любовнику прекрасно известно о том, что происходит в нем. Но чем дальше, тем настойчивей ощущения из него возвращались, окутывая мое сознание, как туча… ну или плотный туман. Болтая по строгому требованию моего котоволчары, я вроде отвлекалась от них, но скоро даже его окрики не могли заставить меня сосредоточиться на том, что говорю. Начинала про то, как раз едва не утонула после сильной грозы, когда пасла огромное стадо наших гусей-подростков. Полезла спасать этих дурней из вмиг поднявшейся и взбесившейся речки, в итоге все равно была бита – двоих-то потеряла. Про то, как однажды по зиме с пацанами строили пару недель самую настоящую крепость из снежных кирпичей, поливая для надежности каждый ряд водой, а отец с дядькой Федором, Савкиным отчимом, расс