5

Сложнее всего было разобраться на ощупь, где чьи ноги. Пока Валиса справлялась с этой задачей, кобыла стонала почти по-человечьи, по мокрой морде катились слезы, но она сносила новые муки, словно понимая, что в них – ее единственное спасение.

Валиса отвела вглубь выпутанную из общей неразберихи заднюю ножку, одновременно подхватила головку под нижнюю челюсть и вытянула поверх передних ног.

– Давай, малышка! Тужься! Ну же…

Кобыла и рада была бы выполнить требуемое, но уже не могла – она совсем обессилела. Но нельзя было давать ей отдохнуть, времени и так ушло слишком много, и каждая лишняя минута могла оказаться роковой и для лошади, и для приплода. Валиса принялась щекотать и пощипывать ее брюхо. Через минуту схватка началась, кобыла поднатужилась – и первый жеребенок выскользнул в золотую ячменную солому. Валиса подтащила его к голове матери, подсунула ей под самый нос и вернулась к миске с салом. Ей нужно было помочь второму малышу явиться на свет…

Все это время Корад сидел у дверей конюшни на чурбаке и прислушивался к возне в деннике. Он не верил, что какая-то пигалица справится с тем, от чего отказался коновал. Но… вдруг все-таки чудо случится? Вдруг у девчонки легкая рука? Вдруг Податель Дождя решил сжалиться над ним и прислал эту пигалицу как свою милость? Ну бывают ведь чудеса на свете! Что с того, что сам их не видел ни разу? Вдруг это тот самый случай, о которых потом сказки рассказывают?!

Опять же о легких руках – вон какие тоненькие у нее, не то, что коноваловы клешни, ему с такими лапами и грабли не нужны, чтобы сено собирать! Кобыла и не почует… только вот хватит ли у девчонки сил такими-то ручонками в кобыльей утробе орудовать? Кобыла – это вам не корчага, у той горло широкое и схваток не бывает! А тут как зажмет – сломать недолго…

Корад уже не знал, за кого больше переживает – за лошадь или за нежданную помощницу, когда из денника донесся всхрап кобылы. Особенный такой всхрап, отдавшийся в ушах Корада небесной музыкой. Потому что так всхрапывает только ожеребившаяся лошадь, обнюхивая и вылизывая жеребенка…

Он влетел в денник и встал как вкопанный. Кобыла вылизывала долгоногого детеныша, все верно. Корад даже успел заметить, что страдалица разродилась жеребчиком. А потом он увидел, что сестрица продолжает рыться в конской утробе.

«Послед, что ли, не отходит?» – подумал Корад, а потом у него все думы из головы вышибло, потому что вместо последа на солому выплеснулся второй жеребенок. И тоже живехонький…

Перемазанная по уши Валиса пискнуть не успела, как ее сгребли в охапку, звучно расцеловали в обе щеки, закружили по деннику и чуть не уронили на многострадальную кобылу.

– Дядя Корад, я же грязная! – запротестовала было Валиса, но протест был подавлен в зародыше – на сей раз поцелуй пришелся в нос.

– А то я грязи не видал! – хохотнул конюх. – И никакой я тебе не дядя! Я тебе получаюсь… дай подумать… ну, пусть будет троюродный брат! А за Бусинку я тебе по гроб жизни должен буду! Это ж такая кобыла… такая кобыла!

Почуяв непонятную сырость на груди, Корад удивился. С чего бы это сеструхе плакать? Все же хорошо кончилось! От переживаний, что ли? Вечно у этих баб глаза на мокром месте… Даже у таких замечательных, как эта.

Отодвинув Валису от себя. Корад увидел два темных пятна на ее платье и присвистнул:

– Опаньки! А ну, красавица, дуй к себе! Девку твою кормить пора! А благодарность я тебе потом домой приведу!

И ведь привел… Лучшего жеребца не пожалел, гнедого, облитого солнечным золотом Сокола, отца спасенной Валисой двойни.

На нем она впервые выехала в пустыню – а где еще лететь на огненном коне, как не по слежавшемуся, звонкому песку Хенеша? Там она скакала наперегонки со знойным ветром, приводя в порядок тело и душу.

И там нашла друга.

Свесившись с седла, Валиса на полном скаку подхватила медлительную черепашку. За миг до этого на нее упала тень, и черепаха втянула в панцирь голову и лапы, но проверенный способ защиты на этот раз не выручил ее. Черепашка оказалась в седельной суме. Тетя Луссэа обожала черепаховый суп, а ее племянник, которого Валиса упорно звала дядей Корадом, обещал наточить из панцирей красивых бляшек для новой сбруи Сокола.

Золотисто-гнедой кенолэ, не сбившись с аллюра, понес хозяйку меж двух песчаных гряд на восток, в сторону океана. Потрепав выгнутую колесом крутую шею, Валиса привстала на стременах, оглядывая пустыню. Здесь не на кого было охотиться, кроме черепах, во всяком случае, до сих пор ей не попадалась достойная внимания дичь. Не ловить же шустрых ящериц, прыскающих в разные стороны незадолго до того, как мимо вихрем пронесется скакун? Шкурки у них, конечно, на загляденье, яркие, но наверняка слишком тонкие, и уж точно слишком маленькие, чтобы из-за них имело смысл губить шустрых красавиц. Пусть уж лучше греют на солнце изумрудные и золотые спинки, хоть будет на что полюбоваться помимо бескрайнего волнистого окоема…

Валиса любила пустыню. Она не смогла бы объяснить, спроси кто-нибудь, чем пленили ее бесплодные пески. Но в самую первую прогулку, когда, оставив крохотную Лайни на тетушку Луэссэ, нашедшую наконец, на кого излить неизрасходованный запас материнской любви, Валиса бесстрашно направила кенолэ к темнеющей на горизонте волнистой линии пологих дюн, она вдруг ощутила безмолвное и древнее величие мертвой земли. Только на первый взгляд – мертвой. На самом же деле она полна была потаенной жизни, не всякому глазу открытой…

До самого виднокрая – песок и небо. И то, и другое – огромное, безграничное, потрясающее величием и бездонностью… Небывалый покой, в котором, как крупинка соли в воде, растворяется любое горе, любое смятение, любое страдание. Любая боль. Хенеш был слишком велик, слишком огромен и стар для мимолетных и незначительных человеческих чувств – и в его необъятности без следа растворилось все то, что давило на сердце, пригибало душу к земле. Никогда еще не дышалось ей так легко и свободно, как здесь…

Опьяненная ветром и скоростью, Валиса не сразу осознала, что слышит незнакомый звук. Сквозь четкий ритм галопа прорывались тявканье и визг… совсем рядом, за соседней дюной! Не раздумывая, она послала Сокола на гребень. Внизу стая рыжих зверьков, похожих на длинноногих лисиц, гнала крупного кота, азартно тявкая и завывая. Их было не более дюжины, но даже этого слишком много для одной кошки, пусть у нее и толстые лапы с устрашающими когтями, и острые клыки. Деваться коту было некуда, и хоть он то и дело поворачивался к преследователям, шипением и ударами лап отгоняя их на безопасное расстояние, в исходе этой охоты сомневаться не приходилось…

Увиденное смутило Валису лишь на миг – через удар сердца кенолэ скатился в соседнюю ложбину, вздымая тучи песка за своим роскошным хвостом. Увлеченные погоней звери не услышали топота копыт. Одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, Валиса чуть было не растерялась – голенастые лисицы дружно обернулись к ней и ощерились, обнажив совсем не лисьи зубы – великолепный набор острых и длинных клыков устрашил бы кого угодно… а у нее даже плетки с собой не было – Сокол в ней просто не нуждался. Что, если они не испугаются и не отступят? Как тогда спасать кота? Слезть с коня ей точно не позволят…

Оставался единственный способ.

На новом скачке Валиса кинулась вниз головой с седла. Сокол, умница, удержал равновесие, не пошатнувшись, не сбившись с ноги, а ухваченный за шкирку кот с утробным мявом взвился в воздух и приземлился на переднюю луку обтянутого кожей седла. Валисе только тут пришло в голову, что здоровенному пушистому котяре она сама могла показаться врагом куда более опасным, чем оставшиеся далеко позади долговязые лисы. Однако он не протестовал, впившись когтями в седло и съежившись в мохнатый шар. Преследователи скоро отстали, разочарованно скуля и взлаивая. Оглянувшись, Валиса увидела, как они покрутились на месте и потрусили куда-то прочь, искать новую добычу.

Только тогда она придержала летящего во весь опор жеребца, перевела его на рысь, потом на шаг, и наконец заставила остановиться. Недовольный кенолэ всхрапывал и мотал головой, роняя хлопья пены с удил, рыл копытом плотный песок. Валиса потрепала его по холке, успокаивая, и осторожно погладила спасенного кота. С этим следовало разбираться немедля. Если он домашний, надо будет отвезти в поселок. Пусть живет. Лишним не будет. Если дикий… тогда лучше отпустить прямо здесь, пусть бежит дальше по своим котовьим делам, благо преследователи скрылись. Не совсем же он глуп, чтобы вернуться назад и снова попасть им на глаза?

Она взяла кота на руки, отметив про себя его ужасающую худобу – кости и кожа. Правда, очень пушистая кожа – только из-за роскошного меха кот казался этаким упитанным толстячком. Подобных пушистиков Валисе раньше видеть не доводилось, тем более такой замечательной расцветки: песчано-бурой в желтизну, с чуть более темными пятнами по бокам и хребту. И кисточки на ушах такие забавные… А вот хвост подкачал – короткий, словно его собаки обгрызли в детстве. Ну, или эти… лисы голенастые.

– Ты кто такой?

Кот сипло мяукнул, не сводя с Валисы горящих зеленых глаз, исхитрился лизнуть ей руку, потом принюхался, потянулся к груди, потыкался в намокшую от молока ткань, пискнул отчаянно, зажмурился и притих.

– Да ты же голодный совсем, бедняга… Ну, раз драться со мной не собираешься, поехали домой. Там найдется и миска молока, и наглая мышь. Да и Лайни кормить пора, опять молоко течет… Сокол, харайт!

И пустыня бросилась под копыта.

Корад только закончил чистить свою драгоценную Бусинку, когда в конюшенный двор влетел Сокол. Валиса умело осадила его, спрыгнула наземь и привязала разгоряченного жеребца под навесом. Корад с тайным удовольствием следил за уверенными движениями кузины. Избавив Бусинку и ее малышей от верной смерти, девушка совершила невозможное – убедила его в том, что хотя бы некоторые женщины стоят большего, нежели пренебрежительное хмыканье. Жаль, что сестра, была бы чужой крови – посватался бы, не раздумывая. И что, если за эльфом побывала? От Подателя Дождя отец ребенка не вернется, оттуда еще никто не приходил, да и ей что теперь – век одной вековать? Дочка подрастет, уйдет к своим ушастым сородичам, а матери куда деваться?

Но троюродная сестра – слишком близкое родство. Жрецы не позволят.

– Дядя Корад, идите к нам! – окликнула Валиса, расседлывая коня и надевая на него попону.

– Зачем? – удивился конюх.

– А там тетя Луэссэ залезла на люстру и не хочет слезать.

– На люстру?!

Залезть на люстру в байтанском доме – это подвиг почище выездки дикого жеребца. До нее ж еще допрыгнуть надо… Если, конечно, предварительно не опустить на пол при помощи специальной лебедки, чтобы потом вознестись под высокий сводчатый потолок вместе с огромным кованым ободом, на котором крепятся в гнездах пудовые, в мужскую руку толщиной, свечи. Гасят их специальным опахалом, а зажигают при помощи длинной трости с кусочком горящего трута. И спускают это титаническое сооружение только для того, чтобы почистить от наплывов воска или сменить свечи… Правда, и зажигают только по великим праздникам. Или если гости приехали.

– Как она туда попала?!

– Ну… залезла. Сначала на стол, а потом… туда. Мы как раз вчера ее не дочистили, и не до конца подняли, только чтобы головой не биться. Хотели сегодня вечером закончить.

– А что не спустите?

– Так она визжит и не разрешает!

Корад с подозрением уставился на родственницу. Это тетя Луэссэ, образец невозмутимости, визжит и не дает себя спустить на пол? Что-то тут нечисто…

В то, что у здравомыслящей тетушки вдруг на ровном месте приключилось умопомешательство, верилось слабо. Стало быть, у нее есть все основания оставаться на высоте, так сказать, положения…

– Валиса, в чем дело?

– А я знаю?! Она никогда раньше кошек не боялась, а тут Кайриса увидела – и на люстру!

– Какого Кайриса?

– Ну, дядя Корад! Кота моего! Самого обыкновенного кота! Я его сегодня из песков привезла… За ним лисицы какие-то долговязые гонялись, а я его спасла. А он голоднющий, отощал совсем… Я его домой привезла, молока у тети попросила для него… а она на люстру…

– Из песков?!

– Ну… да. А что?

– Он какой, этот кот?

– Нормальный. Голодный только очень. Лапы, усы… уши такие смешные – большие и с кисточками. И хвоста почти нет. Отгрызли, что ли…

– Рыбий потрох!

Проводив изумленным взглядом бегущего со всех ног конюха, Валиса подхватила мешок с черепашками и припустила следом. Странные они какие-то… еще пришибут котика с перепугу…

Когда она добежала до тетушкиного дома, Кайрис сидел под столом и жадно грыз найденный сухарь. Корад уже снял с люстры насмерть перепуганную тетушку и отвел ее в спальню, где та и заперлась немедля на засов, а теперь смотрел на Валису. Будто впервые ее видел.

– Кот, стало быть. Обыкновенный до невозможности. И лисы, понимаешь, долговязые… Валиса, ты хоть представляешь, что за тварь приволокла в дом?!

– Почему тварь?! – возмутилась девушка. – Это кошка!

– Это не кошка. И даже не кот.

– А кто же это тогда?! Евнух кошачий, что ли?!

– Это котенок, Валиса.

Опешив, она уставилась на конюха. Перевела взгляд на Кайриса, прикончившего сухарь и теперь тщательно подбиравшего крошки, и снова уставилась на Корада.

– Это очень маленький котенок, Валиса. Ему нет и двух месяцев от роду.

– Что?!

– Ты притащила домой котенка хамула.

– Кого?! – не поняла Валиса.

– Святые небеса, ты что, не знаешь, кто такие хамулы?!

Девушка затрясла головой.

– Рысь, Валиса. Это детеныш песчаной рыси.

Валиса села прямо на пол. Обрадованный звереныш тут же кинулся к ней, запрыгнул на руки, заурчал, обнюхивая ей лицо.

– Дядя Корад… но они же такие огромные! А он…

– А он малыш, все верно. Так ведь у больших кошек и котята… не мелкие. Должно быть, его мать погибла… Валиса, он ведь вырастет. И что ты тогда с ним будешь делать?

– А зачем с ним что-то делать?

– Это ведь зверь, девочка моя… Это очень опасный зверь… самый лютый и коварный из хищников…

Самый опасный и коварный хищник свернулся клубком на коленях Валисы и замурлыкал. Девушка подняла на Корада взгляд, покачала головой.

– Вот когда вырастет, тогда и поглядим, дядя Корад… А пока… я его спасла, мне за него и отвечать. А раз он еще такой маленький, стало быть, можно приручить. Если вообще придется это делать – он и так вон какой ласковый…

Вздохнув, Корад поднялся на ноги и пошел на кухню.

За молоком.

– Действительно, случай… – Келен сощурился на медленно пересекающее зенит солнце. – К вечеру будем в Ланоре… Госпожа, так если ваша тетушка от бедного котика на стены карабкалась, как же она смирилась с его присутствием? Простите мое любопытство… но ведь не каждый день встречаешь человека, у которого в домашних любимцах – песчаная рысь!

Валиса по своему обыкновению ответила пожатием плеч. Ронтор всерьез подозревал, что по окончании путешествия намертво подцепит эту привычку, уж очень естественно оно выходило у молодой женщины. Так и подмывало пожать плечами в ответ и посмеяться над собственным непониманием. Ну, в самом деле, а куда было деваться пугливой тетушке, если даже ее нелюдимый племянничек поит киску молочком?

– Тетя Луэссэ растаяла, когда дядя Корад сказал ей, что это просто котенок. Просто крупный, но очень маленький котенок. И к тому же сирота. Этого хватило. Она ведь обожает возиться с малышами… – Валиса улыбнулась. – Она и Лайни избаловала до невозможности, надышаться на нее не могла. Так просила, чтобы я не забирала малышку… мол, мало ли что там, дома, случилось, вдруг поветрие… А если все хорошо, так она бы потом сама привезла девочку… Только я без нее тоже не могу. Она – все, что у меня осталось… Она – и Кайрис.