Машина лязгала, ходило бердо. Поблескивали десятки, сотни рычагов, от которых шли ремни и цепи к малым и большим колесам. Одни шестерни крутились так быстро, что сливались в сверкающее пятно, другие вращались медленно и степенно.
– Я хочу поменять судьбу Рэндольфа, – с напускной храбростью, которой не ощущала, объявила я.
– Тогда выбирай рычаг.
– Какой? – я растерялась.
– Любой. Ты же вносишь хаос в предназначение.
Вот тут мне стало боязно. Но не настолько, чтобы отступить. Я трижды обошла кругом ткацкую машину, задерживаясь у каждого рычага. Наконец, сделала выбор и налегла руками и плечом на рукоятку большого медного колеса. Больно кольнуло у ключицы. Медленно, нехотя колесо стронулось с места. Я давила всем весом, чувствуя, как оно медленно поддается.
Поворот, другой, третий. Маховик скрипнул, пришел в движение. Тронулся стоявший до этого маятник, затикал большой циферблат над головой. Сменили направление движения колеса, иначе пошло бёрдо, тысячи мелких и крупных нитей легли по-другому, меняя задуманный узор. Причины и следствия менялись местами, время играло с пространством в догонялки, чтобы проиграть.
– Этого хватит? – я отпустила рукоять и выпрямилась.
– Да.
– А что теперь будет?
– Кто знает? Даже ты, отворяя двери Хаосу, не можешь знать, что он привнесет.
Противный треск повис над площадкой. Несколько нитей основы зацепились за зубцы торчащего снизу колеса и лопнули. Я, прикрыв ладонью рот, наблюдала, как на ткани возникает еще одна некрасивая прореха.
– Вот так, – тихо сказала статуя.
– Это очень плохо? – жалобно спросила я.
– Плохо, что ты играешь с судьбой, зажмурив глаза.
Рэндольф
Лучи солнца гладят травяное море внизу. Стебли покачиваются, волнуются, встревоженные дыханием ветра.
Она стоит на вершине менгира, зажмурив глаза и раскинув руки. Волосы текут по воздуху языками огня. Ветер ласково перебирает пряди, тянет подол платья из креп-жоржетта, как щенок, который упрашивает поиграть.
Вокруг особенная, полуденная тишина. Молчат притомленные жарой птицы, не слышно мычания овец и голосов от людского поселения. Только стрекот сверчков и тихий шелест листвы в кроне старого бука.
Эти двое подбираются неслышно, чтобы замереть у границы заброшенного святилища.
– Во дает! – восхищенно выдыхает мальчишка. Темненький, грациозный и хрупкий, какими никогда не бывают человеческие дети.
Его собеседник – светловолосый, чуть пониже ростом, похожий на первого, как бывают схожи два щенка в одном помете, молчит, не в силах оторвать взгляд от фигурки на вершине менгира.
Развеваются волосы, ветер рвет и вскидывает зеленые юбки.
– Упадет, как думаешь?
Мальчик качает головой:
– Она знает, что делает, – он ловит намерившегося подойти ближе приятеля за руку. – Стой! Не надо отвлекать.
– Кто она? Ты ее знаешь, Рэнди?
– Никогда не видел.
– Она человечка?
Рэнди не отвечает. Он поднимает лицо навстречу безмятежному полуденному небу, чуть щурит янтарные глаза:
– Смотри, Терри.
– На что смотреть-то… – темненький тоже вскидывает голову и присвистывает. – Ого! Это что?!
Облака не плывут – бегут по небесному полю испуганными косматыми зверями, словно спасаясь от неведомой беды. И по земле, по лугу внизу, по холму в зарослях дикого шиповника, по замшелым менгирам бегут вдогонку им облачные тени.
– Это она. Управляет ветром.
– Маг! – восхищается Терри. – Магичка. Или магесса? Как правильно?
– Колдунья? – в голосе Рэнди сомнение.
– Все равно здорово, правда? Человечка с тенью!
Девочка на менгире открывает глаза, делает шаг в пустоту, и пустота подхватывает ее в свои объятия. Спускает на землю – плавно, бережно.
– Ты кто? – слышит она требовательный мальчишеский голос из-за спины. – Ты человечка?
Оборачивается и улыбается счастливой улыбкой ребенка, не познавшего страха или чужой жестокости.
– Элисон. А вы кто?
Светловолосый прикладывает руку к сердцу и церемонно кланяется:
– Рэндольф леан Фианнамайл. Будущий тан этих мест, – он кивает на своего приятеля. – Терранс леан Арлен – мой побратим.
Тот разглядывает ее с восторженным и чуть глуповатым выражением лица:
– Ты маг, да?
Она встряхивает головой. Локоны рассыпаются по плечам рыжим пламенем – и хочется потрогать, да страшно. Опалит, выжжет сердце.
– Я – королева Роузхиллс. Хотите быть моими рыцарями?
Он вскочил задыхаясь. Сердце колотилось, как после тренировки в стиле «молния», когда отдаешь все силы, выжимаешь из себя все ради сверхчеловеческой скорости. Чутье воина уже не шептало – кричало сигнальным горном об опасности, но понять откуда она исходит Рэндольф не мог.
…так уже было в Вилессах сорок лет назад. Предчувствие беды хлестнуло, заставило рвануться вперед по еле заметной козьей тропке за несколько минут до того, как сошедший камнепад накрыл дорогу за его спиной. И еще раз, когда он отправился уничтожать воровской притон, и чуть было не попал в засаду…
Рэндольф раздвинул лапник, выглянул, вслушиваясь в ночной лес.
Чуть слышно потрескивали сучья на морозе, от костра тянуло дымом, от сооруженного наспех шалаша – хвоей и смолой. Еле заметный ветерок доносил запахи зверья и птиц – далекие, безопасные.
Все спокойно. Тогда откуда взялось это ощущение – будто стоишь на краю бездны, и под ногами осыпаются камни?
Что-то случилось. Изменилось – неуловимо, но безвозвратно.
Предчувствие опасности медленно отступило. Скрылось, но не ушло до конца. Ночь не несла в себе угрозы. Предупреждение относилось к чему-то иному.
Чему?
Элисон! С ней что-то случилось?!
Разум и логика подсказывали: мчаться по ночному лесу, не зная куда, безумие. До рассвета не меньше пяти часов, надо выспаться. И утром продолжить объезд ближайших деревень. Расспрашивать, предлагать деньги – люди лживы, потому не верят словам, но согласны на все, лишь бы получить несколько кусков штампованного металла.
А тревога – непривычно сильная, неприятная – не желала униматься. Требовала – действуй. Сейчас, немедленно!
Все чувства, связанные с Элисон, были сильными. Почти невыносимо сильными. Рядом с ней Рэндольф терял холодное сосредоточенное равновесие, в котором пребывал так давно, что уже забыл, что бывает как-то иначе. И мир из плоской картинки за пыльным стеклом превращался в храм, полный чудес и тайн.
Фэйри вылез из шатра, забросал снегом тлеющие угли и оседлал коня.
Пусть она сбежала. Он найдет ее, чтобы исполнить то, для чего живет.
Умей Рэндольф лучше слышать свои чувства, он бы понял, что его потребность быть рядом с Элисон уже не имела ничего общего с желанием следовать за предназначением.
ЭлисонЛуч солнца погладил щеку. Я зажмурилась, не желая расставаться со сном. Кажется, снилось что-то хорошее, но бестолковая память выронила это “что-то” на полпути к реальности. Сон выпал, как зерно из дырявого мешка. Я заворочалась, пытаясь устроиться поудобнее, и в бок впился острый камень.Этого хватило, чтобы по-настоящему проснуться. Я села и поняла, что сижу на алтаре. Вокруг полукольцом возвышались менгиры, за спиной начиналась скала. Большая глыба камня, смутно похожая на фигуру в балахоне, нависала над головой.Как я могла заснуть здесь, на холодном, насквозь продуваемом всеми ветрами холме? Почему не замерзла насмерть, и как долго длился сон?Я со стоном слезла с камня, послужившего мне ложем. Кому бы из богов ни был посвящен этот храм, надеюсь, он не почувствовал себя оскорбленным подобным пренебрежением. Привычная тусклость красок вокруг подсказала – я нахожусь в реальном мире и это, пожалуй, было неплохо.
– Мне казалось, мы обсудили все еще четыре года назад, – она хотела, чтобы это прозвучало мягко, но получилось все так холодно. – Все кончено, Отто! Уходи! – Мужчина всегда выполняет свои клятвы. Я сделал это, – ответил незваный визитер, лаская ее шею. – И пришел подарить тебе свободу. Она презрительно сузила глаза: – Какую свободу? О чем ты? – Свободу от божественного проклятья, – он заговорил все быстрее, сбиваясь, путаясь, спеша выплеснуть что-то важное. – Я сделал это! Да, сделал! Меж нами больше нет преграды, любовь моя. Теперь мы сможем быть вместе. И вместе состариться… Она сняла его руку с плеча так, будто это было дохлое насекомое: – Ты болен, Отто. Я повторю то, что сказала еще четыре года назад: я не люблю тебя. Никогда не любила. Ты надоел мне. Уходи, или мне придется заставить тебя уйти. Мелькнула мысль дернуть шнур, вызвать слуг, но Юнона представила какие шепотки и сплетни ждут ее на следующий день и поморщилась.
Я никогда не отличалась особой гордостью, безумцам это не к лицу, но все же яма, в которую собиралась шагнуть, ужасала даже меня. Оставайся малейшая возможность попросить о помощи у родных или друзей, я бы воспользовалась ею. Но я была одна, за сотню миль от дома, без денег и любых бумаг, что могли бы подтвердить мою личность. Быть безумицей несладко, даже когда ты графская дочка. Мне не хотелось проверять, каково это – считаться в глазах окружающих чокнутой бродяжкой, верящей что она Элисон Майтлтон, поэтому я не пыталась смущать умы людей своей невероятной историей.Еще раз глубоко вздохнув, я отлипла от стенки и подошла к ступеням храма, встав чуть поодаль от городских нищих, положила перед собой шляпу. Дерево флейты в руках было гладким и чуть теплым. Я поднесла инструмент к губам, прикрыла глаза, и наш совместный вздох зазвучал по площади над головами прохожих…Я немножко училась играть на флейте. Не могу сказать, что у меня хорошо получалось. К тому
В переулке меня ждали.Я сразу поняла, что двое оборванных бродяг с недобрыми лицами и скрюченный калека, опиравшийся на костыль, не просто так отдыхают и наслаждаются видом на выгребную яму. Развернувшись, помчалась обратно, к выходу, но там уже стоял третий громила, поигрывая короткой дубинкой.Попалась.– Куда собралась, подруга? – спросил он сиплым голосом.– На площадь, – жалобно проблеяла я. – Пустите.Неспешно подошла остальная троица.– Успеешь, – хмыкнул бандит и дернул меня за руку, отбрасывая в сторону.От удара о стену перехватило дыхание. А бродяга навис надо мной. Его ладонь сомкнулась на плече, не давая уйти от расправы.– А ты ничего, – он осклабился. – Милашка.– Что вам от меня надо?!– Джонни хочет сказать, что нехорошо обирать чужие места и уходить не поделившись, – вступил в игру калека. Он опирался на костыль и, пов
Шли мы недолго. Обогнули порт и выбрались на заброшенный пустырь. В центре его горел костер, стояло несколько палаток и три крытые телеги. Чуть поодаль над охапками сена дремали коротконогие мохнатые лошадки.Я механически переставляла ноги, следуя за своими спутниками. Если у них были злые намерения, бегство только ухудшит положение. Если же они и правда друзья, как сказала женщина, то вдвойне глупо бежать от предложенной помощи.У огня, помешивая еду в котелке, сидела девушка с оливковой кожей и тонкими чертами лица, кутаясь в подбитый мехом плащ. При виде нас она взвилась:– Тиль, что так долго?! А кто это с вами?– Зови Ринглуса, Фэй. У нас прибавление.– А-а-а…Меня ожгло коротким любопытным взглядом, и непоседа-Фэй ускакала. Тильда подвела меня к огню, усадила:– Вот так. Ты голодная?– Не знаю, – сосущее чувство голода куда-то делось, словно сейчас, когда еда, наконец, стала дос
Проснулась я резко, точно по сигналу вскочила и тут же впечаталась в стенку. Села, потирая лоб. Пока я спала, кто-то перенес меня внутрь одного из фургончиков и заботливо укрыл одеялом.Здесь было душно, но тепло. Рядом мелькали всполохи огня от переносной печки. Я неловко завозилась впотьмах, пытаясь понять, как выбраться отсюда.– Элисон? – окликнул меня голос Тильды. – Ты не спишь? Иди сюда.– Не сплю, – наконец, удалось выпутаться из одеяла. Я зачем-то на четвереньках проползла до середины вагончика, где светились малиновым жаром угли в маленькой жаровне.– Как раз вовремя проснулась. Скоро завтрак. А потом надо будет решать, что нам делать дальше.– А какие есть варианты? – я сразу поняла, что она имеет в виду “что нам делать дальше с тобой” и насторожилась.– Ты можешь уйти. Или можешь остаться с нами. Но в последнем случае ты должна приносить пользу. Мы не в том положен
Рэндольф (настоящее)Сон ушел резко и безвозвратно, как всегда. Другие воины всегда завидовали его искусству просыпаться мгновенно.Сквозь затянутое бычьим пузырем окошко смотрело темно-синее небо. Зимние ночи долги, рассвет начнется лишь через пару часов.Рэндольф сел на тюфяке, выдохнул облачко пара. Каморка, место в которой трактирщик сдал ему за четверть пенни, находилась в летней пристройке, куда не доходило тепло от печки. Трактирщик предлагал переносную жаровню всего за пару пенни, но Рэндольф отказался. У него осталось слишком мало смешных кругляшек, которые так много значили в человеческом мире.Будь с ним Элисон, он бы снял нормальную комнату. Теплую. С чистыми простынями.Но Элисон ушла…Он закрыл глаза, пережидая приступ тоски. Странное ощущение. Оно заставляло вспомнить, бой с мантикорой. И как уже после сражения мастер-лекарь, матерясь, орудовал скальпелем, чтобы вырезать засевшие в теле ядовитые игл
Чарли– Добрый вечер.Чарли дернулся от неожиданности, расплескав пиво на себя и сидящего рядом Винсента. Секунду назад лавка напротив пустовала, а сейчас там расположился неизвестный тип.Обматерив незнакомца, а за компанию и охрану, которая сидит и чешет яйца, пока к хозяину подкрадываются всякие, Чарли поставил на стол мокрую кружку и внимательно осмотрел незваного гостя, готовясь бежать или нападать, в зависимости от ситуации.Гость прятал лицо под низко надвинутым капюшоном и кутался в теплый плащ, что в жарко натопленном и душном зале трактира смотрелось вдвойне подозрительно.Эта подозрительность, как и прозвучавшее ранее приветствие неожиданно успокоили. Убийцы стараются не выделяться, и здороваться убийца уж точно не станет. Его приветствием, будет удар ножа.Тем временем охранники поспешили загладить свою оплошность, и, обойдя стол, взяли незнакомца в клещи.– Мистер Бруизер не любит, когда к