Свобода. Или заточение?

Яркое весеннее солнце раздражающе слепило глаза, отчего мне пришлось опустить солнечные очки со лба на переносицу и вновь задуматься...

Наступило мое совершеннолетие... Плакать или радоваться? Детдом стал мне миром, где я потеряла все свои стальные нервы, которые таковыми никогда и не были. Также, она стала частичкой меня, ведь я здесь жила, училась и набиралась какого-то опыта. Здесь мои друзья, которые не давали в обиду, делились секретами и переживаниями. Это место заменило мне безбашенное детство, полное искренней радости. Всем нам.

Бабушка приехала за мной из неизвестного мне Далласа, который я видела лишь на парочке фотографий. По рассказам, это небольшой, но довольно прогрессирующий город. Меня отрывают от этого мира, забирают в абсолютно иной. Прощай, Англия, привет, Америка.

Мисс Дриф года никогда не щадили, именно поэтому она стоит передо мной, чуть дрожа и кашляя. Я же сжимала свою старую сумку, которая была полна маленьких, еле уловимых дырочек.

Воздух был наполнен ароматом печали. Как же это... получается горько и солено? Пресно? Именно так, ведь мы прощались друг с другом. Несколько ребят в открытую хныкали, но все оставшиеся двадцать были только рады, что я покидаю это место, уходя во взрослую жизнь.

— Я... благодарна каждому, с кем столкнула меня эта жизнь, — с трудом проглотила огромный ком в горле. — Одним за помощь, — я широко улыбнулась Двейну, с которым имею год разницы и настоящий дружеский опыт. Двумя словами, мы помирились. — Другим за пример, — седина на ее голове, серый хмурый взгляд, и все те же отталкивающие духи были уже такими родными и приевшимися, — за уроки и наставления, мисс Дриф, — она кивнула мне, приподняв уголок рта. — И еще одним за то, — взглянула на бабушку, с трудом держа в себе горячие слезы счастья, — что они просто есть.

Бабушка равнодушно кивнула. Я мало ее знаю, но одновременно кажется, что наше общение приняло на себя целую вечность.

Свобода, подаренная мне этим мартовским днем, настоящий гостинец судьбы, которая чаще всего преподносила мне лишь страдания, обмотанные неистово широкой черной полосой.

Впереди ждет самое лучшее.

Только верь.

Постепенно приближаясь к заветной машине спиной вперед, я пыталась запомнить черты этого детдома, каждый кирпичик и камушек. Каждый сантиметр, который пропах воспоминаниями за долгих семнадцать с лишним лет. Принялась запоминать внешность согруппников — от цвета глаз вплоть до длины волос на голове. Еще за день до моего прощания, лежа на кушетках, мы дали друг другу обещания о том, что в будущем все вместе встретимся.

Как же я надеюсь на это...

За чугунными воротами слышались радостные вздохи и искренние: "Пока, Ада Форстерс!" До сих пор не верю, что это происходит со мной.

— Давайте я вам помогу! — крикнула бабушке, которая, похоже, не умела открывать двери автомобилей.

— Подожди-ка, внучка, — и снова этот равнодушный взгляд, сопровождающийся теплым захватом моего запястья. — Почему "вам"?

— Я... я просто... я же вас очень мало знаю, и ...

— И пока не видишь родство между нами? — она усмехнулась.

— Да...

— Детка, язык может нести бред сколько угодно, но глаза никогда не соврут, — ухмылка перерастала в мудрую и радушную улыбку. — Я знаю, что ты хочешь обращаться ко мне на "ты". И я этого хочу, детка.

— Почему вы... — поджала губы, словно извинившись за непослушание, — ...ты не называешь меня по имени?

— Ада... Адочка Форстерс, внученька моя. Садись, пожалуйста, в машину.

На душе стало так тепло, и я моментально улыбнулась от этих слов. Хотелось вскрикнуть на весь мир, однако громкости мне бы даже и до другого района не хватило — порвала бы к черту связки. Когда она называла мое имя, холод в старушечьих глазах пропал. И я поняла, что нужно что-то менять — обращаться на "ты", разговаривать спокойно и непринужденно.

Почему чаще всего мы видим пустоту в глазах стариков? Вся краска, накопившееся за жизнь, весь огонь... угасают, ведь человек словно спичка близится к затуханию. Именно поэтому не стоит держать обиду за равнодушие в глазах твоей бабушки или твоего дедушки. Если они поистине счастливы и рады, они не смогут этого показать, по крайней мере, это будет не так выражено, как в лихие двадцать пять или сорок семь.

— О боже, — каждую секунду я сглатывала, жмурясь от страха высоты. И почему меня усадили у окна?

— Малышка, — когда закрываешь глаза, слух становится острым как никогда, — я услышала очередную усмешку бабушки. — Подумай о чем-нибудь другом.

— Я..я..с-столько не видела в этом мире, словно родилась уже с восемнадцатью годами. Хочу повидать все! — в порывах эмоций вновь открыла глаза, проскулила от вида земли, вновь зажмурила.

— Ада, — грустно выдохнув, промямлила бабушка, — с такой больной старухой, как я, которой нужен постоянный уход, и с грошом в нашем семейном кармане, ты ничего не сможешь сделать.

— Ч..что? — какая-то незнакомая ранее боль ударила мне в грудную клетку и мне уже стало плевать на сотни метров от земли.

— Да, Ада, я живу в не очень богатом районе Далласа. И да, мне восемьдесят, и, если ты не против, мой организм будет давать знать об этом возрасте. Единственное, что у меня есть, это деньги на похороны.

— Хватит это говорить! В каждом предложении чувствуется, что ты ждешь этой смерти! Она не достойна... — дыхание учащалось, —... тебя.

— Я достойна ее, Ада.

— Нет! — вскрикнула я на весь салон, обратив на себя кучу посторонних взглядов и вздохов. Хотелось зареветь.

— Милая, давай-ка немного потолкуем о тебе и мне. Узнаем друг друга поближе. Сейчас я сделала вывод, что ты вспыльчивая. Это так?

— У меня очень терпеливый характер. Что-то вроде накопительной системы скидок. Главное, — я улыбнулась, посмотрев в ее глаза, — чтобы люди не попали под раздачу бонусов.

Она выронила несколько смешков, и мне стало легче...

Старый двухэтажный дом, в объятиях какого-то отчаяния и мрака, стоял посреди светлой улицы Далласа. Город так огромен и красив, что я не могла опустить своей улыбки. Что творится со мной? Неужели я радуюсь тому, что теперь имею?

— Вот и мои старушечьи хоромы, — поправив бордовый жакет, она начала подниматься по скрипящим лестницам.

— Вау! — прокомментировала я звук.

— Да, прям как мои кости после выхода на пенсию, — женщина засмеялась, моментально заразив и меня.

— Вы говорили, что здесь негусто, однако сад довольно неплох, — я осмотрела небольшие грядки и всю маленькую площадь, огражденную деревянными воротами. — И здесь вовсе не бедный район, если присмотреться. Думаю, есть и хуже.

— Да? Ну тогда беру слова обратно, — кивнула бабушка и повела меня в дом.

В нос врезался запах старости. Осмотревшись, окинув взглядом прихожую и гостиную, поняла, что женщина ценит, что имеет. Старинные деревянные часы с кукушкой уже можно было отдать в антикварный магазин и получить приличное количество денег. Деревянная лестница была покрыта лаком, что придавало ей такой же легкой аристократии, как и деревянным комодам, дверям и столам, расположенным в разных уголках домишка. Даже телевизор был с огромным "задом". А ведь люди кругом так и бегут за плоским экраном FullHD.

Я поняла еще одну мысль об этом человеке — зачем гоняться за новым, когда старое куда надежное и проверенное?

— Голодна? — женщина сбросила свой жакет. — Фух, ненавижу эту одежку. Ночнушка лучше на все случаи жизни.

— Бабуль, — смущенно бросила я.

— А чего? Нам, старикам, нечего выпендриваться. Однако перед твоей воспитательницей нужно было показать, что на меня можно положиться. Да и люди все-таки кругом. Лучше тебе купим всего, чего пожелаешь. Только не грабь меня уж, и так отдам последнее. Так что...

— Лучше, — невежливо перебила я, — пока не будем обсуждать это.

— Пойдем за стол, — она кивнула и направила меня на кухню, где царствовал запах выпечки и все той же старинной мебели. Единственное, что напоминало двадцать первый век, это плита и холодильник. Да, предметы невечного характера.

Мне налили две кружки ароматного черного чая с чабрецом:

— Говорят, он полезен для иммунитета, хорошо утоляет жажду в жару или поистине согревает в лютый холод, — я кивала, постепенно придвигая прозрачный бокал зелено-желтого содержимого.

— Какой иммунитет?? Сло́ва такого не знаю. В туалет без проблем ходить будешь! Цистита не будет, если пить его будешь! Давай, налетай. Давай, давай, Ада.

Смутившись от простых слов, я скорее глотнула напиток, моментально получив языковой ожог. Но я не показала вида боли.

— Ты бы еще залпом бу́хнула, — она покачала головой, присев на скрипучее кресло.

— Бабуль, не волнуйся насчет меня. Я пойду в школу, буду работать, от тебя много требовать уж точно не стану. Буду брать от жизни, что дают.

— Хороший настрой, и все же, я тебе не чужая, Ада, поэтому не смей отталкивать меня только из-за того, что эта старая пердунья не имеет денег.

Вновь улыбнулась из-за шутки.

— О, а еще я давно хотела заняться волонтерской деятельностью, ходить... навещать больных, или кормить кошек, или... или...

— Кормить бездомных... — договорила та.

— Да! Да! А еще...

— Знаешь, что это дело бессмысленно, когда с этого не получаешь денег? Люди доверяют тебе...

— Я... просто ничего не знаю о подобном. Хочу как-то влиться в общество, пусть и таким способом.

— Лучше зарабатывать деньги, Ада.

— Я понимаю, что у тебя на сердце, но все же.

— Ада, ты должна устроиться на оплачиваемую работу.

— И все же, помимо оплачиваемой работы, хочу заняться и волонтерской деятельностью, — не унималась я.

— Это похвально, но...

— Я устала. Пойду спать.

— Да, конечно. Завтра воскресенье, поэтому спи подольше, сходишь, поищешь работу, прогуляешься.

— Именно так, — выдавила улыбку. Напоследок сказав мне где расположена моя комната, бабушка принялась допивать чай, и мы расстались до завтрашнего дня.

Комнатушка маленькая и довольно скромная, но она была в миллиарды раз лучше и комфортабельнее, чем дыра под видом комнаты, в которой спали мы. Маленький деревянный комод обещал хранить в себе все мои вещи. Односпальная кровать давала зарок дарить приятные и теплые сны. Несколько ламп предвещали много света и уюта. Теплый старый махровый коврик желал той же благоустроенности. А маленькое окошко дарило прекрасный вид на небольшую частичку Далласа.

Мне уже давно снится какой-то мальчик, которого ждет постоянная опасность. То беззащитный, он стоит посреди огромного леса, окруженный стаей серых кровожадных волков. То он сам превращается в волка, добывающего легкую боязливую добычу — какого-нибудь зайца или белку.

Сегодня в моем сне он превратился в огромного черного волка, имеющего все те же янтарно-желтые глаза из каждого сна, напитанные яростью и нежеланием бытия. Я оказалась в том же лесу, который именно сейчас казался мне намного страшнее и величественнее, как и он — черный огромный волк, требующий моей крови. Теплый воздух из пыхтящих ноздрей тепло греет мою кожу, однако сердце готово моментально выпрыгнуть из груди от осознания того, что я в огромной и очень цепкой опасности. Лучше бы орган так и сделал, чтобы мне не пришлось мучиться. Однако...

Его зрачки расширяются, наполняются желанием убить меня, заполучить человеческое мясо.

— Но ты человек, а не зверь, — еле прошептала я, чувствуя, как напряжение спадает, но не перестает насовсем. Делаю незаметные шаги назад, подальше от грозного хищника.

— Я самый настоящий изверг! — прорычал он и побежал прямо на меня.

Вскрикнула и проснулась. Дышать разучилась мгновенно. Дрожь молниеносно охватила моё тело, я схватилась за голову, в надежде забыть детали сновидения и победить схватки.

— Как же ты меня достал, — съязвила несуществующему персонажу моих снов. Встала на ноги, вытерла рубашкой весь свой холодный пот, восстановила дыхание и побрела на кухню.

Бабушка храпела на стареньком, но довольно мягком диванчике. Осторожно и бесшумно обойдя старушку, подошла к графину с водой и отпила два стакана. Присела на стул. От очередного мебельного скрипа обернулась в сторону бабушки, которая так и продолжила издавать чудные мелодии похрапывания.

Посмотрела в мутное грязное окошко. Луна так и звала наведаться на улицы Далласа. Кукушка пропела два раза — два часа ночи, а сон уже и не брал. Решившись все-таки пройтись и наглотаться свежего ночного воздуха, накинула джинсовую куртку и черные потертые джинсы, сделала пучок на голове, и покинула место настоящего жительства.

На самом деле, ночью, почти под утро, даже красивее, чем днем. Ночной ветер свеж и чист, кругом беспросветная тишина и покой. Мысли так и грядут в мою голову.

— Интересно, как там поживают без меня ребятки... — выдохнула, продолжая слоняться по улицам близ дома бабушки.

— Так держать! Ну ты просто жжешь, братан! — кричали где-то рядом. Инстинктивно зачем-то приближалась, думаю, именно из-за любопытства.

В одиноком тёмном переулке я увидела восемь парней в чёрном: штаны, ботинки, куртки. Таких накаченных, нататуированных и ... злых. Хотелось бы вдарить, но не будь у меня поджатый от вида лужи свежей крови на асфальте хвоста, я бы точно сделала это. Не знаю, каким предметом они вызвали эту поблескивающую от единственной лампы на всей улице кровь у этого человека, но мне стало страшно...

Дрожь, овладевающую моим телом, внезапно одолело умиление от вида одного черного создания — мне преградил путь очень крохотный котенок. Он или она без остановки мяукал, явно выпрашивая угощение.

— Прости, но у меня ничего нет, — спокойным голосом выдала я.

— Эй! Вы слышали? — зловещий вопрос последовал со стороны той лужи.

Пригнувшись, я схватила котенка и прижалась спиной к мусорным бакам, которые прекрасно укрывали меня от ненужных глаз. Дрожала. И очень сильно. Просто не могла не делать этого.

— Тише, Черничка, не мяукай, — жалостливо помолилась я, и сирота затихла. Всей душой была ей благодарна за это.

— Пошлите глянем! — крикнули оттуда же. — Может нам повезет дважды!

— Джек еще нам должен, не до этого, — спокойно ответил другой.

— Да погнали посмотрим.

— Кейн, сукин ты сын. Быстро за мной!

Послышались отдаляющиеся шаги, и я смогла спокойно вдохнуть весеннего воздуха. Вся наша жизнь построена на уроках, и сейчас я вывела еще один — не гуляй по ночным улицам Далласа, Ада Форстерс.

— Ну-ка глянем, Черничка ты все-таки, или... Комочек, — я присмотрелась к половому органу котенка и поняла, что насчет женского пола была абсолютно права.

— Ну привет, — словно из неоткуда, рядом с баком оказался мужской высокий силуэт. Душа ушла в пятки, а дыхание сперло в одно поблескивание Луны в маленьком перочинном ножике, что покоилась в его руке.

Рванула без задних ног, однако ловкая мужская рука схватила мою глотку, сжала ее с невероятной силой, что она уже отказывалась пропускать в легкие воздух.

— Я знал, что здесь кто-то есть.