Перу, январь, 1799 год
Де Конн остановился в доме шамана. Он стоял на том же месте, на котором пять недель назад лежал мальчик в тот момент, когда Сергей Подольский ворвался в молебную и насильно вынес ребенка из дома.
– Кем был твой гость? – спросил он шамана.
– Моряк, офицер, – шаман уселся на лавку у стены и уныло воззрился на алтарь. – С ним был мичман по имени Каморкин. Он был у меня ранее, и я принял его друга по доверию. Помнишь, мой демон сновидений Таликоан явился к тебе, когда ты был в Европе, и попросил навестить старуху в Петербурге – ту, что дом заложила?
– Помню, – кивнул маркиз, – я воспользовался своим демоном Абдшу, чтобы явиться к ней… Ох, и напугал же я ее!
– То была жена Каморкина. Сергей этот просил о своем отце, и я отправился в поиск.
– Что произошло?
– Таликоан перенес моего медиума в место, где жил отец Сергея, и мальчик увидел двух человек со шпагами… Они убили старика.
– Отца твоего гостя?
– Да, но ты же знаешь, видения медиума происходят в будущем. Значит, убийство еще не произошло. Я надеюсь предотвратить трагедию.
Маркиз покачал головой:
– Духи судьбы не столь милостивы. События произойдут достаточно далеко отсюда, да еще и неизвестно где… Они не оставили нам времени на предотвращение преступления. Оно произойдет, хочешь ты этого или нет! Лучше расскажи, что было дальше?
– Ничего не понимая в ритуале, гость ворвался сюда, в молебную…
– Он прервал церемонию в момент видения?
– Да, но хуже всего, что он решил увезти медиума. Я послал за ним демона Кунтур. Он убил Сергея.
– Ты правильно сделал, Старик, – маркиз фыркнул. – Зачем же ты позвал меня?
– Из-за всей этой суматохи Таликоан попал в ловушку, и я должен вернуть его! Мой медиум был в глубоком сне, когда гость вырвал его из-под моей защиты. Ради мальчика я позволил ему делать все, что тот хотел, лишь бы тот не проснулся.
– Но его связь с демоном все равно прервалась?
– Да. Таликоан оставил его по дороге… Я все же надеялся, что он сможет вернуться. Но когда мои люди привезли ребенка сюда, тот уже ничего не помнил…
– Он слишком молод для столь непосильной задачи!
Шаман согласно кивнул и печально опустил голову. Маркиз глянул на его лицо, помолчал, вздохнул.
– Я займусь твоим демоном, – сказал он после недолгих раздумий. – В Лиме не так уж много матросов с иностранных судов с фамилией Подольский. Я узнаю, откуда он и где живет его отец… Может, найду его живым…
Шаман благодарно склонил голову.
– Теперь о главном, – сказал он. – Таликоан может натворить бед, если окажется во власти непосвященного.
– Его кто-то может «подобрать», – заключил маркиз.
Вместо ответа шаман улыбнулся. Когда он улыбался, по его лицу разбегались глубокие морщины, точно трещины на разбитом стекле, выдавая истинный возраст старика. Де Конн продолжал:
– Сейчас Таликоан находится во временной ловушке между настоящим и будущим. Он не может сойти с места, но тем беспокоит всех, кто через это место проходит или живет на нем. Когда предвиденное убийство произойдет, демон освободится…
– Если ты его упустишь, знай, он может воссоединиться с человеком, имеющим способности к видениям, скорее всего, после своей короткой смерти.
– Чтобы «подхватить» Таликоана, новый медиум должен пережить смерть, затмение разума и вновь воскреснуть?
– Да, Путник. И последнее, из-за этой трагедии я должен уйти в горы. Надолго. Прошу тебя, возьми моих людей. Они немолоды, но преданы посвященным. Двое из них, Кабеза и Барыга, будут тебе телохранителями…
– Я возьму их, кто бы они ни были, – де Конн участливо положил руку на плечо шамана, – тебе не надо меня уговаривать, Старик.
Избушка у заросшей просеки вниз от деревни Лупки, у старых сенных сараев, куда складывалось весной на просушку сено, была бы совсем незаметной, если бы не необходимость хозяина заготавливать на зиму дрова не только себе, но и одиноким солдаткам из соседних деревень. Рыжий, всклокоченный, с огромными руками-клешнями мужик шумел второй день. Утро. Работы полно. Под грустный напев из-под колуна вылетали ровненькие чурки. Работа требовала обдумывания: где подрубить сучки, какой выбрать торец, стоит ли докалывать малым топором… Вдруг раздался стук копыт. Четыре резвые лошадки. Повозка на мягких подвесках. Барин какой с утра спозаранку? Совсем близко. Мужик вышел из сарая, всмотрелся в конец просеки. Вот и сама повозка, вроде открытый фаэтон. Дождался, когда колеса поравнялись с сараем. На усыпанные щепой и опилками глинобитные плиты дворика легко спрыгнул единственный пассажир экипажа. Их взоры встретились. – Нас так и не представили, – холодно произнес маркиз де
Со ступенек экипажа в жижу оттаявшего к полудню снега бухнулись обтянутые замшевыми крагами ботинки маркиза, кавалерийские сапоги Шарапы и бархатные туфли Брехтова. Последний, почувствовав потоки холодной грязи, хлынувшие под длинные форменные брюки, досадливо оттянул накрахмаленный шейный платок. – И что мы собираемся делать в этой глуши, если не выкопать мне могилу? – спросил он. Де Конн подмигнул. – Могилу, да не вам, сударь! Михайло, попытайтесь не высовываться на дорогу, чтобы никто о нашем присутствии здесь ни духу, ни слуху. Они остановились на опушке леса, плотного и недружелюбного. По описанию Емельяна, справа должен был располагаться острог. Если бы не темная слава этих мест, то дорога в пансион через него была бы удобнее – короче нынешней. – День ныне недолог, скоро стемнеет, – сказал маркиз, подвешивая на себя широкую саблю и дюжину даг, – а я люблю незамедлительно наносить ответный визит тем, кто смеет напасть на меня или моих люд
Август, 1799 год – Где он? – маркиз натянул удила, увидев приближающуюся фигуру Шарапы. Дорогу застилал туман, но его серые клубы раздвигались перед тенью гиганта, как лед под давлением двухсотпушечного линкора. – Я прозевал его, хозяин, – донесся до слуха маркиза громовой голос, – вам придется пустить по следу собак. Де Конн приподнялся в седле, прислушался. Мартын Подольский только что был прямо перед ними. Они следовали за ним на расстоянии ста шагов, пока тот не свернул к Безымянному озеру. Там ходил понтон. Им хватило пары минут, чтобы достигнуть края дороги, граничившей с верстовыми столбами княжеского имения. Выехали на берег и… Он был пуст, как и понтон со спящим у пристани перевозчиком. Маркиз осмотрелся. Тонкий слух его улавливал множество звуков бескрайнего леса: скрип колес нескольких телег, топот и храп идущей с малышом лосихи, лисицы фырчат над мертвой тушей гуся, сотни гомонящих птиц, дети и бабы галдят на другом
– Мы станем владыками этого маленького ничтожного мирка! – взревел голос Мастера церемоний. – Настанет наш день, мы выйдем и попрем ногами всех, кто противостоит нам! Пейте кровь наших недругов, и пусть содрогнутся живые! Подземелье наполнилось согласными выкриками. Несколько десятков «владык» подняли черепа, насаженные на короткие мечи. Вязкая красная жидкость потекла из их усеченных куполов в глотки пирующих. Этой ночью с пятницы на субботу поклонники темных сил собрались править священный ритуал. – Да разрастется наш круг в размер легиона! – скандировал Мастер. – Мы станем могущественны, и власть наша будет вечна! Снова одобрительные восклицания слушателей. «Бокалы» осушены, и виночерпий, приземистый человечек, переодетый в козла, бросился наполнять их снова. – Ешьте плоть нашего покровителя! – Мастер воздел руки к низкому потолку подземелья. – Великого Оркуса! Вся братия бросилась к столам с яствами и напитками. Сам Мастер выделялс
Перед наступлением зари из утихшего Дома вынырнул Алекс Викель. За длинную тонкую шею его прозвали Цаплей, но, видно, и сами способности Алекса во многом подчеркивали острые черты молодого человека. Если нужно было что-нибудь стащить, подложить или подслушать, он был самым доверенным исполнителем таких нелегких задач! Покинув Дом, он во весь опор бросился через двор на кухню, прихватив с собой тяжелый кожаный кулечек. Что за дрянь покоилась в нем, знал только Яков Оркхеим. Алексу велено было пробраться ночью на кухню, в ту ее часть, где готовился ранний завтрак господину бурмистру, и подсыпать содержимое в супчик. На кухню прошмыгнуть – дело легкое, надо просто как можно скорее добежать до угла прачечной, а там между мастерскими, сараями и жилыми корпусами спокойно пройти в самое последнее здание с низкой трубой. Это было здание пекарни, винокурни и собственно кухни. Там всегда было шумно и многолюдно, все кипело, бегало, прикрикивало и ругалось. Кухарки его знали. В
Около пяти утра под редким снегопадом и пронизывающим ветром запоздавший экипаж маркиза ударился о выступ перед воротами пансиона Камышева, тряхнул задремавших пассажиров и, минуя времянку, тихо покатился к дверям Дома. – Вы видели сторожа? – раздался голос де Конна. – Его времянка пуста, и ворота настежь открыты, – откликнулся Брехтов, – а разве не должен он быть там до восьми? Маркиз привстал, глянул по сторонам. – Не вижу дыма из труб. В это время должны топить. – Что-то произошло, – понимая волнение спутника, произнес Брехтов, – слишком тихо для утра… И действительно, вокруг усадьбы было темно и безмятежно, но отнюдь не от спокойствия сна. Нечто витало вокруг него, нечто угрожающее и затаенное. – Шарапа, быстрее! – не выдержал маркиз. Минуту спустя де Конн и Брехтов ворвались в вестибюль Дома. Дверь оказалась не заперта, это настораживало. Темнота окутывала холодное нутро замка. Тишина пугала. Дом будто вымер. Их ни
– Вы добавляете корицу в грибной суп? Вопрос де Конна относился к Кате. Ровно в семь она подала утренний суп хозяину. – Почему вы спрашиваете, ваша честь? – изумилась та. – Вы ничего сладковатого в суп не добавляли? – проигнорировал вопрос кухарки маркиз. – Нет, что вы! – еще более смутилась Катя. – Я все по-нашему готовила, со сметанкой, петрушкой и укропчиком. Какая корица? Де Конн отпрянул от блюда и сердито рявкнул своим гайдукам. – Барыга, тащи сюда главную кухарку с кухни. Катерина, кто там заправляет? – Евдокия Петровна, из местных, из чухонцев. – В мой кабинет! – рыкнул де Конн, вставая из-за стола. – Кабеза, неси тройные розги! Через полчаса в двери кабинета втолкнули низенькую, полную, почти круглую, розовощекую женщину. Та при виде строя лакеев, вооруженных пучками гладких прутьев, и бурмистра в явном нерасположении духа бухнулась на колени. – Вы знаете, зачем вас сюда привели?
Лука Супонин, холеный, слегка сутулый старик, на вид был лет шестидесяти, хотя по метрикам ему стукнуло пятьдесят. Состарившимся он выглядел из-за понуро оттянутых губ и сдвинутых бровей, причем одна бровь была заметно выше другой, отчего левый глаз казался прищуренным, а правый – вытаращенным. Видимо, оттого и прозвали его Гавраном – Вороном. – Висел родимый, да, – глухо прогудел он. – Я-то што, я ж не знал, кто это был, и перво-наперво крюк приспустил, шоп тело на пол положить. Темно ж. Смотрю, одежды вроде как учительские и это, лицо вроде знакомо. – Вы встречали Наумова ранее? – спросил Брехтов. Он сидел перед столом бурмистра и, несмотря на усталость, внимательно разглядывал истопника. – Ам, ну, вроде как… В баню-то все ходят… В лицо признал, што из наших вроде бы. – В каком часу это было? – Эх, спрóсите, барин… – Гавран почесал прилизанные жиром волосы, а затем аккуратно пригладил их ладонью. – Аглицкие часы двенадцать уже сыграли…