Терпение — это не моя добродетель, как сказал охотник, с добродетелями у меня вообще негусто. Первым делом я бросилась к окну, но внутренний двор отсюда не просматривался, только высокий забор и лес за ним. Что именно взорвали, понять так и не получилось. Минут пять я без всякого толка бегала от дверей к окну и обратно.— Лучше бы и впрямь на цепь посадил, — пожаловалась я холодильнику. — Тогда бы выбора не было, а так я тут с ума сойду от неизвестности.Почему он вообще оставил меня одну? Как средневековую принцессу, которая обречена ждать возвращения своего рыцаря. Со щитом или на щите.— Тьфу, — подвела итог мысленным терзаниям я, и холодильник ответил согласным гудением. Нет, определённо одиночество никого ещё до добра не доводило. Даже лайне. Особенно лайне.Одиночество?Я остановилась, поражённая новой мыслью. В доме никого нет. Никого кроме нас. Ни домоправительницы, ни Андрея, который ушёл куда-то за гара

«Альгиз» с тихим шелестом осыпалась с его руки. Я шагнула вперёд, до конца не понимая, что хочу сделать. Хочу прикоснуться ещё раз или хочу ударить того охотника, который полагал себя всесильным настолько, что позволил мне себя убить? Или хочу расплакаться, совсем как девчонка на стуле?Руна исчезла, а мужчина продолжал стоять, продолжал говорить, продолжал жить. В воздухе снова ощущалась его сила, а вот альфа, что валялся у его ног, вдруг спал с… хм, морды. Шерсть местами осыпалась, напоминая побитую молью шкуру. Не знаю, что я испытывала, глядя на Дениса. Облегчение? Безусловно. Облегчение, что он жив, хотя… Я ведь это предполагала, пусть и не решалась высказать вслух. Только дурак предпочтёт героическую смерть, когда можно выжить за счёт другого. Дурак или герой баллад, зачастую это одно и то же. Именно поэтому я металась там, в коридоре от окна к окну, от одной двери к другой. Я знала, что хочет сделать охотник, и теперь испытывала облегчение, чт

Его губы коснулись соска, потом кожи под ним, потом живота. Охотник обвёл языком пупок и, оставляя влажную дорожку, спустился ниже, просунул руки под ягодицы… И куда более требовательнее повторил:— Имя!А потом приник к моим губам. К моим другим губам, точно так же раздвигая их языком. Я задохнулась, не в силах даже закричать. А он продолжал ласкать меня языком, заставляя выгибаться и стонать, заставляя просить, чтобы он остановился, заставляя умолять, чтобы он не останавливался. Внутри лона разгорался ослепляющий жар, нарастающий с каждым движением его губ и языка. Мои бёдра подёргивались, подаваясь навстречу его прикосновениям. И когда он отстранился, я едва не расплакалась.— Имя! — прорычал охотник, выпрямляясь и расстёгивая брюки.Я не сводила с него глаз, замерла, как кролик замирает перед удавом, не в силах отвернуться. Внутри всё вибрировало, я была как струна, на которой только что играл музыкант. Самый искусный музыкант