Он мрачнеет и покорно разжимает пальцы.
– Что вы искали, сеньорита Рино?
Я отвожу взгляд:
– Неважно. Мы охотились на козу.
– Что? Ах да! Точно, коза. Как думаешь, где она может быть?
– На кухне. Или в подвале.
Единственные помещения, которые мы не осмотрели.
– Там же брауни… А, ладно, пошли.
Мы идем вниз, все так же переговариваясь, но что-то изменилось. И я не знаю, как вернуть утраченную легкость.
На кухне темно и тихо. Огонь в очаге уже погас. Свет отражается в начищенных до блеска котлах и сковородках.
В подвале, где живут смешные малыши-брауни я еще не была ни разу.
Или была, но не помню?
Лестница вниз крутая и узенькая, можно спускаться только поодиночке. Каменный свод в дюйме над макушкой невольно заставляет втягивать голову в плечи.
Скрипучая хлипкая дверца. Даже мне, чтобы войти в нее приходится пригнуться.
Здесь нет светильников, как в остальной башне, а небольшого огонька на ладони мага недостаточно, чтобы разогнать тьму. Глубины подвала теряются в тенях. Но и такого света достаточно, чтобы я могла убедиться – внутри настоящая свалка.
Поломанная мебель, пыльные поеденные молью гардины, обломки облупившихся картинных рам, сундуки – десятки сундуков. Больших и маленьких, старинных и не очень, с резной крышкой и самых простых, неброских. Бочки, огромные стеклянные бутыли, статуэтки и вазы, торшеры и медные тазы.
Из большой кучи хлама в центре подвала, словно пародируя жилище мага, торчит слегка покосившаяся башня напольных часов.
Я, открыв рот, оглядываю этот беспорядок, а в воздухе стоит шепоток и тревожное попискивание. Крышки сундуков приоткрываются, и я чувствую, как из темноты на нас глядят десятки любопытных глаз.
Дрожа от ярости, я поворачиваюсь к магу:
– Как вам не стыдно?!
Он озадаченно приподнимает бровь:
– Я вообще довольно бесстыжий парень. А за что конкретно мне должно быть стыдно в данный момент?
– За это! – я возмущенно киваю в сторону свалки. – Считаете, это нормально?! Совесть не мучает, сеньор?! Хотя о чем это я? Какая совесть, когда у вас хватило наглости привести меня сюда.
Моя обличительная речь его только забавляет:
– Скажите тоже «совесть». Как известно, это сеньорита – средоточие добродетелей, я же – вместилище пороков.
– Прекрати!
– Франческа, ну что опять не так?
– Они готовят тебе, убирают, обстирывают! А ты держишь их в таких условиях?!
Он сначала изумленно приподнимает брови, а потом смеется. Искренне и заразительно.
– Кто бы мог заподозрить дочь герцога Рино в приверженности модным идеям равенства?
– Слуги тоже люди!
– Они не люди, – напоминает Элвин. – И честное слово, Франческа, это их подвал. Они сами все притащили. Можешь не верить, но я не спускался сюда лет тридцать, если не сорок.
– Сами? – я еще раз оглядываю ужасную свалку. Невозможно поверить, чтобы кто-нибудь добровольно пожелал жить в таких условиях.
– Сами. У брауни оригинальные представления о домашнем уюте.
– Они просто не знают, как надо, – неуверенно говорю я.
Если я действительно была хозяйкой в этом доме, почему ничего не сделала с этим безобразием?
– Ну, попробуй объяснить им. Глядишь, и правда выкинут барахло, заведут крохотные кроватки и тумбочки, как в кукольном домике.
– Скриблекс?! – неуверенно обращаюсь я к куче хлама.
Крышка ближайшего сундука поднимается, чтобы выпустить моего старого знакомца.
– Лорд? Леди? – пищит мохнатое чудо и кланяется.
– Скриблекс, почему вы так живете?
– Как? – он моргает огромными ярко-синими глазами и смотрит доверчиво, словно ребенок.
Элвин с интересом прислушивается к нашему разговору. На его самодовольном лице снова появляется так раздражающая меня ухмылка.
– Так, – я обвожу рукой сундуки и мусорные кучи. – Давайте я закажу для вас нормальные кровати, мебель.
Брауни озадаченно кусает себя за хвост:
– Так хорошо! – объявляет он и со стороны прочих сундуков летит одобрительный писк.
– Но будет еще лучше, – снова пытаюсь я объяснить очевидное. – Ты помнишь, как живем мы с лордом? Вы можете так же… то есть не так же, но почти…
– Леди хочет забрать мой сундук? – он спрашивает это таким несчастным голосом, что я чувствую себя злой ведьмой из сказок, поедающей маленьких деток.
– Но… – я беспомощно поворачиваюсь к Элвину, который наблюдает за всем этим с благодушной улыбкой.
– Брауни – плохой объект для благотворительности, Фран. Не трать зря время, у тебя на попечении и так два сиротских приюта, – и слегка повысив голос. – Леди пошутила. Никто не заберет ваши сундуки, обещаю.
Одобрительный шепот и облегченное попискивание становится ему ответом.
Ну вот опять! Опять он прав, а я чувствую себя дурой.
Ненавижу!
– Мы здесь по делу, – сквозь зубы напоминаю я.
– И то верно. Надо все осмотреть, – соглашается маг и отправляет огонек в полет – вверх, под низкий потолок. Всполох зависает в воздухе маленьким солнышком, освещая мусорные барханы. Он горит ярко, но света все равно не хватает.
– Скриблекс, ты не видел козу?
Брауни недоуменно моргает.
– Не видел?
– Мохнатую, – пытаюсь жестами объяснить, что такое коза. – С рогами и выменем.
Со стороны Элвина доносится звук подозрительно похожий на хрюканье и я оборачиваюсь в ярости:
– Вы что-то сказали, сеньор?
– Нет-нет, сеньорита. Вам показалось, – его голос прерывается от смеха.
– Сам тогда объясняй ему, что такое коза!
Маг пожимает плечами и поворачивается к брауни:
– Скриблекс!
– Да?
– Где коза?
Брауни тыкает пальцем в темный угол.
– Он тебя, наверное, не так понял, – ворчу я, пробираясь за магом среди хлама.
Послушный воле Элвина огонек парит над нами, освещая дорогу. Под ногами что-то жалобно хрустит.
Он останавливается так резко, что я налетаю на него.
– Ничего себе!
– Что? Что там?!
Элвин такой высокий, ничего за ним не видно. И не обойти никак – слева стена, справа очередная куча вещей, которая и так подозрительно покачивается – того гляди рухнет.
Он постораняется, чтобы пропустить меня и слегка приобнимает за плечи. Я тянусь, чтобы сбросить его руку, но останавливаюсь на полпути, забыв, что собиралась сделать.
– Ой…
– Вот и я о том же, – вполголоса отвечает он. – Тс-с-с, только не кричи. Когда еще увидишь такое зрелище?
Коза возлежит на чем-то подозрительно напоминающем кровать. Когда-то роскошную – на резных стойках видны остатки облупившейся позолоты и инкрустации костью. Лежит на боку, вытянув мосластые ноги, одетые в густую снежно-белую шерсть, как в шаровары. На ее хитрющей морде застыло выражение блаженства.
А рядом с ней, пристроившись с краю, сидит брауни. И посасывает молоко из вымени. Как козленок.
– Брауни пьют молоко? – задумчиво говорит маг. – Хоть Августу вызывай посмотреть на такое чудо.– Почему бы им не пить молоко? Они тоже живые лю… – я осекаюсь. Слово «люди» как-то совсем не подходит этим существам. – Просто живые.– В том-то и дело, что нет, сеньорита.– Мертвые?! – я недоверчиво разглядываю на Тасситейл, которая стоит в изголовьи кровати и застенчиво теребит кисточку на хвосте.– Нет, конечно. Но и не живые.– В сказках брауни любят молоко.– Меньше доверяй сказкам. Брауни питаются магией.Я вспоминаю, что маг уже говорил недавно о чем-то подобном. Когда только привез меня в свою башню.– А как ты их кормишь?Картина, которую тут же подсунуло неуемное воображение, настолько забавна, что я фыркаю. Длинная очередь из брауни и Элвин, с торжественным лицом раздающий им «магию», похожую на куски синег
РэндольфЗал бесновался. Волны человеческого негодования захлестывали трибуны. Неотесанные вилланы из соседних деревень, бородатые мастеровые, чисто одетые горожане – все вскакивали в едином порыве, чтобы потрясти кулаками и проорать что-то нецензурное. И даже одинокий баронет, единолично занявший всю ложу для аристократии своей сиятельной персоной, матерился сквозь зубы, наблюдая, как Рэндольф Смертельная Тень теснит опытного бойца Арены.Поединок длился уже десять минут. Фламберг ветерана почти в три раза превосходил по длине короткие клинки его противника, да и обращался со своим оружием Скотти Кровавый Пес умел весьма ловко. Тем не менее прыткий новичок раз за разом умудрялся уклоняться от атак. Волнистое лезвие ни разу не коснулось даже его доспеха, в то время, как на бедре Скотти красовалась неглубокая, но длинная царапина. Кровь пропитала штанину и никак не желала униматься. Песок вокруг покрывали темные пятна.Пахло потом, брагой и
ЭлисонМне нравилось даже просто брать в руки флейту, которую фэйри упорно именовали неблагозвучным словом “чейнадх”. Каждое прикосновение к ее темному полированному телу было радостью, каждый взгляд напоминал о Рэндольфе. Моем Рэндольфе.Не знаю, можно ли было сказать, что я играла на ней? Или она на мне? В наших взаимных прикосновениях было что-то интимное, музыка, которую они рождали, полнилась образами, иные из которых получались настолько яркими, что я могла видеть их во всех подробностях, стоило прикрыть глаза. Чаще всего, это были случайные картины из мира фэйри, но иногда и мои собственные воспоминания. Не те, что покоились на дне черных дыр. Обычные, безопасные. Зимняя охота. Бал в Гринберри Манор. Первый поцелуй с заезжим офицером – нелепый и смешной…Иногда рассказ флейты подступал к запретному, но я научилась ловить первые признаки этого опасного соседства и уводить музыку в сторону, подальше от запаха жженых
Я с отвращением разглядываю отростки лианы, торчащие в стыках медных пластин.– Налюбовалась? – в его голосе нет злости, только усталость. – Теперь уходи!Капля крови срывается с ладони и падает на пол. Элвин снова опускается в кресло, берет нож. В голос ругаясь, обрезает отросток у основания и швыряет в стоящий рядом таз к трем другим. Окровавленные, вяло подрагивающие, они похожи на отрубленные пальцы.– Что это?! – от ужаса у меня получается говорить только шепотом.– Подарочек из Роузхиллс. Не бойся, не заразно. Но смотрится мерзко, ага.К горлу подкатывает тошнота. Я закрываю рот ладонью и с ужасом слежу, как он отрезает следующий отросток.– Блевать – в тазик, – сквозь зубы говорит Элвин. – А лучше за дверью.В другой ситуации я бы ужасно разозлилась на него за такие слова.– Больно?– А ты как думаешь, радость моя? – с тихим стуком в таз
Я заглядываю в его глаза, и внутри что-то обрывается. Это как балансировать на краю бездны, как ждать чего-то желанного и жуткого в полушаге от точки невозврата.Память разворачивает веер с сотней картин из нашего общего прошлого. Слишком отрывистые и короткие, они проносятся так быстро, что я не успеваю их осмыслить.Близость Элвина странно действует на меня. Чувствую себя слабой, но в этом ощущении нет привычного и ненавистного бессилия. Я вдруг понимаю: любит он меня или не любит, а управлять им не получится. И не надо, наверное. Может, и к лучшему, что он сильнее? Может, мне не стоит его бояться?И словно извне кто-то вкрадчивым шепотом вкладывает в голову мысль, как ядовитую колючку.– Ты ведь не меня на самом деле любишь, а ее! Ту Франческу!Его брови взлетают вверх в гримасе преувеличенного удивления:– Да здравствует раздвоение личности?!– Я просто похожа. То же лицо и тело…– Тот же вред
КьяраГосподин поставил ногу в стремя, окинул на прощание Кьяру внимательным взглядом, оставившим неприятное ощущение, что темный маг отлично осведомлен, что именно она задумала.– Вернусь к обеду, моя верная Кьяра. Меню на ваше усмотрение.– Хорошо, Мастер.Она постояла на крыльце, вслушиваясь в цокот копыт по брусчатке.Уехал.Вряд ли вернется раньше вечера, разговор с воровским бароном – дело небыстрое. Это если маг еще сумеет добиться, чтобы его заказ приняли, а его самого – выслушали.Впрочем, Кьяра достаточно узнала своего господина, чтобы быть уверенной – этот добьется.Жаль рыжую Элисон. Где бы она ни пряталась, ей не удастся скрыться, если горбун сумеет найти общий язык с воровским дном.Жаль, но всем не поможешь.Кьяра неслышно спустилась в подвал. Замерла у двери в дальнюю камеру, унимая мелкую нервную дрожь.Неужели она действительно сделает это?
РэндольфТрибуны и навес содрогнулись от слаженного вопля сотен глоток. Фэйри зажал «рану» в боку и упал. Дисциплинированно, как учили.Чарли поморщился. Вот ведь – дубина ушастая. Нет бы покачнуться сначала, сделать шаг назад, поиграть. Никакого чувства момента. Тьфу.На лице победителя вместе с торжеством отображалось недоумение, словно он сам не мог понять, как сумел взять вверх, но тупить или изображать цацу, как любил делать длинноухий, тот не стал. Вскинул меч и прокричал что-то ликующее. Зал ответил. Возмущенно орали проигравшие, от них летели оскорбления и упреки. Восхищенно – рискнувшие поставить, вопреки всем победам новичка, на неплохого, но в целом-то заурядного бойца.Вторых было меньше раз в пять, если не в семь. Чарли довольно прищурился, мысленно подсчитывая прибыль.Носилки с «пострадавшим» уже унесли, на арену высыпали работники, чтобы засыпать пятна крови свежим песочком, а зри
ЮнонаОн раздевал ее медленно, лаская дыханием и покрывая поцелуями каждый дюйм освобожденного от одежды тела. Поставил ногу себе на плечо и медленно скатал чулок, прижался губами к ямке под коленкой, поднялся выше, чуть царапнув плохо выбритой щекой нежную кожу с внутренней стороны бедра. Юнона выгнулась, запустила пальцы в его волосы и застонала, отдаваясь умелым прикосновениям его языка и своим фантазиям.Она почти не лгала, когда отвечала на ласки. Лишь представляла на месте Отто другого... Других. Своих любовников – всех, сколько их ни было за последние годы. Изменяла Отто прямо здесь, будучи с ним.Это был миг ее горького торжества. Тайная месть.Отто так старался загладить вину… Порой ей даже становилось его жаль, и она упивалась этой жалостью, смешанной с легким презрением не меньше, чем мыслями о мести.Если бы он только был чуть более безумным.Она вскрикнула, подалась навстречу его пальцам и услышала